В постель я улеглась измученной, но мои нервы были туго натянуты, голова шла кругом, мне не спалось. Я прибегла ко всем известным мне уловкам и ухищрениям, чтобы заставить мозг вспомнить о необходимости сна и в конце концов уснуть: расслаблялась, сосредоточивалась, имитировала ровное и глубокое дыхание, как во сне. Пробовала размышлять о чем-нибудь скучном. Потом об интересном и увлекательном. И наконец задумалась, как раньше мне удавалось засыпать без проблем.

Пытаясь усыпить себя неординарным способом, я мысленно отправилась в путешествие, решив, что думать о нем должно быть не менее утомительно, чем совершать его. Я вышла из дома, повернула налево, потом опять налево, дошла до канала, мимо Кэмденского шлюза, через Примроуз-Хилл, к Риджентс-парку, по Юстон-роуд и через Сомерс-Таун и Кэмден-Таун обратно к дому.

Внезапно искушение сдаться на милость не сна, но смерти стало непреодолимым. Оставить резкие звуки и яркие огни, боль и муки жизни ради небытия, пустоты, соединиться с тобой, Грег, быть с тобой или по крайней мере разделить с тобой судьбу. Я лежала, прислушиваясь к звукам снаружи и наблюдая, как по потолку скользит свет фар, и в какой-то момент поняла: тот, кто убьет меня, окажет мне услугу.

Я пролежала в постели неподвижно, сознавая, что сна у меня нет ни в одном глазу, несколько часов подряд, ждала, когда посветлеет щель между шторами, пока вдруг не вспомнила, что самый короткий день года только что прошел и дневной свет я увижу еще не скоро. Ощупью разыскав часы на тумбочке, я поднялась, надела джинсы, рубашку, свитер, удобные ботинки, толстую куртку и шерстяную шапку. Выйдя из дома, я зашагала вперед, но не в ту сторону, как в своих грезах наяву, а на север.

Помнишь, как однажды летом мы отправились бродить по Хэмпстед-Хиту поздно ночью? Было так тепло, что мы разгуливали в одних футболках, небо так и не потемнело. С вершины Кайт-Хилла мы долго смотрели на зарево в небе к востоку от Лондона, на офисные здания Сити и Кэнери-Уорф.

Направляясь по Кентиш-Таун-роуд, я встретила всего нескольких прохожих, которые либо припозднились, либо встали пораньше и спешили на работу. Мимо катили такси, грузовички и легковые машины, потому что движение транспорта в большом городе никогда не прекращается, даже почти не ослабевает. Я повернула к Хиту и начала подниматься на холм, чтобы увидеть с высоты огни Лондона — далекие, чужие и мерцающие, над которыми я будто парила высоко в небе. Поднявшись еще выше, я свернула вправо, в глубь парка на дорожки, освещенные только луной. Дорогу, по которой я десятки раз ходила при свете, теперь подсказывала мне память. Морозный воздух раннего утра покусывал и ласкал разгоряченные щеки.

Наконец я остановилась в окружении смутных, похожих в темноте на скелеты дубов. Я замерла и прислушалась. Сюда не доносился даже вечный гул городского транспорта. Я стояла в центре Лондона и вместе с тем — в лесу, древнем, как сама Англия. Запрокинув голову, я посмотрела на ветки. Будут ли они видны более отчетливо, когда небо сменит цвет с черного на серый? Действительно ли оно постепенно светлеет?

Я заговорила с тобой, но не потому, что считала, будто ты вьешься среди ветвей вместе с ветром — нет, об этом я даже не думала, — а потому, что место, где мы бывали вдвоем, каким-то чудом стало нашей частицей. Я рассказывала тебе, как жила с тех пор, как тебя не стало. Сообщала о своих странных поступках, безумных решениях, недоверии к тебе и новой вере в тебя. О том, как трудно мне было, как хотелось опустить руки.

Внезапно ветер дохнул, ветви над моей головой зашумели.

Я снова подняла голову, глядя на ветки. Да, они определенно стали отчетливее выделяться на фоне светлеющего неба.