— Что отличало Милену, — продолжала я, — так это умение чувствовать чужие слабости и находить им применение. Она кое-что подметила, запомнила, а когда ты бросил ее ради Фрэнсис, воспользовалась случаем. Неудивительно, что ты так рвался заняться уборкой в моем доме. Ты должен был найти улику. Наверняка места себе не находил. А когда Фрэнсис догадалась — она не могла не догадаться, иначе зачем тебе было убивать ее, — в третий раз все прошло гораздо легче, да?
Джо смотрел на меня во все глаза, но не говорил ни слова.
— Мне просто хотелось узнать, — объяснила я.
— Теперь ты все знаешь, — тихо откликнулся он.
— Значит, этим все и закончится? — спросила я. — Бедняжка Элли. Не вынесла горя. Не смогла жить без мужа. Но есть одно обстоятельство…
— Какое? — спросил Джо.
— Мне все равно, — выпалила я и вдавила педаль газа в пол так, что взвизгнули шины, машину бросило вперед.
Я слышала крик, но не могла разобрать ни слова. Я очутилась в сновидении, в одной машине с человеком, которому Грег доверял, которого любил, пока не понял, что эти доверие и любовь напрасны. Сорок миль в час. Пятьдесят. Шестьдесят. Мы вылетели с дороги.
Я услышала вопль, но не поняла, то ли Джо вопит от ужаса, то ли гудит у меня в голове, то ли трутся шины о шершавый асфальт. На краткий миг я вспомнила, что жертвую машиной Гвен, а потом все, что только что было стремительным, громким и яростным, стало медленным, безмолвным, мирным. Короткий зимний день, стиснутый с двух сторон темнотой, отступил перед теплым летним днем, полным птичьего щебета. И он наконец-то — ох, как же долго пришлось ждать! — бросился ко мне навстречу по траве, а на его лице, таком милом, до слез знакомом лице, играла улыбка. Эту улыбку он дарил только мне. Как я соскучилась, сказала — вернее, хотела сказать я. Как ужасно я по тебе соскучилась. Скажи, я все сделала правильно? Ты гордишься мной? Я люблю тебя, как же я тебя люблю. И никогда не перестану любить.
Он сжал меня в объятиях, согрел меня ровным теплом. И я наконец-то закрыла глаза и успокоилась.
Быть мертвой оказалось не очень приятно, совсем не так, как можно было бы ожидать. Повсюду на моем теле что-то ныло, что-то кололось и чесалось, что-то было согнуто под неудобным углом, закрывало лицо, издавало постоянный электрический гул. Все вокруг выглядело смутным и далеким и постепенно тускнело. Рядом чувствовалось чье-то присутствие, меня касались руки, слышались голоса. Со мной обращались довольно бесцеремонно. Неужели они не понимают, насколько я хрупка? Не видят, что внутри у меня все переломано? Я пыталась протестовать, хотела попросить, чтобы меня оставили в покое и дали поспать, но что-то во рту мешало мне говорить. На ухо мне прокричали нечто странное: сначала я не понимала ни звука, а потом узнала собственное имя. Откуда они его узнали? Внезапно я погрузилась в темноту, не испытывая ни страха, ни сожалений. Это был не сон, а состояние небытия — без сновидений, без мыслей.
Я не очнулась и не проснулась, просто постепенно обнаружила, что нахожусь в состоянии лихорадочного полусна и время от времени вижу рядом лица. Некоторые были мне знакомы: Мэри, Фергюс, Гвен.
Симптомом моего постепенного возвращения к жизни и к реальности стало ощущение боли почти во всем теле. В это время, когда я еще с трудом отличала день от ночи и сон от бодрствования, ко мне пришел врач, присел у кровати и заговорил о переломах конечностей и бедер, об операциях, о постепенном выздоровлении. А когда закончил, сделал паузу, словно ожидая, что я задам вопрос. Так я и сделала — ценой колоссальных усилий.
— Джо, — просипела я.
Врач принялся объяснять, как его пытались спасти, но, к сожалению, не сумели, а потом ждали, когда я оправлюсь настолько, что смогу пережить новое потрясение.
Однажды утром я впервые почувствовала, что по-настоящему проснулась, а не зависла где-то на краю обморока. У окна стоял человек, глядя вдаль. Он обернулся, и я узнала инспектора Рэмси.
— Вам повезло, что вы выжили в такой аварии, — заметил он. — Вы были пристегнуты ремнем, а мистер Форман — нет. Мораль, думаю, очевидна.
— Хорошо, что она хоть в чем-то есть. Следствие закончено?
— Более или менее.
Я заставляла себя думать. Мозг тормозил.