Упало жуткое молчанье. Глаза Иоанны распахнулись шире некуда — как и мой рот. Джок стал надуваться, будто лягушка-бык. О. Тичборн налил себе воды.

— Еть мя в буркало, — наконец выдавил Джок.

— Следи за глаголанием своим! — повелел невеликий священнослужитель гласом поистине громовым. — По сути, ты заклинаешь Господа себя ослепить — но ты уже утратил в одном оке своем силу зрения: посему будь осторожен, Кого ты молишь выдрать его собрата.

Я приподнял голову — штукатурка с потолка не сыпалась.

Ужасная пауза длилась дальше.

Наконец Джок кивнул и скрылся в кухне. Затем возник вновь и установил перед о. Тичборном крупную и великолепную на вид почку.

— Возьмите-ка лучше мою, — сказал он. — Сэр.

Когда за ним затворилась дверь, обитая зеленым сукном, Иоанна произнесла:

— Ну и ну.

О. Тичборн вымолвил:

— Полагаю, я приобрел себе друга.

— Вам следует приезжать к нам почаще, — сказал я.

Позднее, когда мы жевали какие-то сыры — по-моему, «бри», — вознесенные (сыры, не мы, разумеется — я просто обязан овладеть вразумительным изъяснением)… сыры, говорю, вознесенные на несравненные «Столовые Крекеры» мистера Карра… батюшки, ну и неразбериха у нас с сентенциями, как выражался милейший Судья Джеффрис на «Кровавых Ассизах»[136]; позвольте мне начать сызнова. По ходу протяжения сыропоедательного периода я извинился перед о. Тичборном за то, что на ланч не сумел предоставить ему никакой репы, но заверил, что в настоящий момент весь рынок прочесывается, посему я надеюсь, что за ужином сии аппетитные корнеплоды явят себя во всей красе.

— Репа? — слабым голосом уточнил он. — Репа? С вашей стороны это необычайно предусмотрительно, однако, если быть до конца откровенным, с моей стороны было бы лицемерием делать вид, будто я выдающийся репоед.

— Да? — озадаченно переспросил я. — Но доктор Драйден заверил меня, хоть и отчасти загадочным манером, будто репа несет в себе крайнюю насущность.

Несколько времени он недоуменно размышлял.

— Ха! — в конце концов вскричал он. — Ха! Ну конечно же!

— Да, да, — согласились мы, — конечно же?..

— Нет-нет, — продолжал он, — понимаю, понимаю. Он знал, что мне для нашего ритуала потребуется ломтик-другой репы. Видите ли, при, э, эквиваленте Вознесения Даров либо следует брать освященную Облатку, которую затем осквернили, — а я уже говорил вам, как не нравится мне грубить Другой Стороне, — либо самому изготовлять шарж на нее (старый проказник сэр Фрэнсис Дэшвуд и его приятели по «Клубу Геенна»[137] называли такое «Требуховником Святой Гостьи»), либо — и это лучше всего — использовать то, что можно счесть пародией на Гостию: вообще-то ее как раз и делают из ломтика репы. Красится, знаете ли, в черный и режется эдаким, ну, причудливым, что ли, манером, если вы следите за моей мыслью. — Он тревожно глянул на нас. — Так выходит менее оскорбительно, понимаете? — продолжал он. — А результат так же хорош. Вполне хорош. Честное слово.

— Вам можно подавать кофе? — спросила Иоанна.