– Удивительный ты человек, Кирилла Андреевич, – заявил граф. – Мне редко приходится видеть государевых людей, которые отказывались бы от денег. Правильней сказать, я вообще таких не видел. Нет, ты уж возьми кошель, не заставляй себя уговаривать. Я ведь вижу, что ты деньги не на девок тратишь, не на удовольствия, а на дело. – Граф протянул Углову увесистый кошель.
Надворный советник не без колебаний взял его.
– Теперь ступай, – сказал Толстой. – Делай все так, как я сказал. Ежели какое гонение на тебя учинят, зови меня, я помочь постараюсь. Но из всех бед выручить не обещаю. Власть у меня уже не та. Да и уехать скоро могу. Помнишь, я тебе говорил? Но ты человек упорный и без меня справишься.
– Я постараюсь, – пообещал Углов.
Глава 21
Дом князя Дмитрия Михайловича Голицына располагался не где-нибудь, а на самом видном месте Петербурга, на Невском проспекте. Он вполне соответствовал положению своего хозяина, родовитого аристократа, происходившего из старинного боярского рода. С младых лет Дмитрий Голицын был в больших чинах. Император Петр сделал его капитаном Преображенского полка, а позже направил в Италию, где тот научился мореходному делу, получил навыки лоцмана. Впрочем, плавать по морю князю не пришлось. В начале Северной войны он был послом в Турции и сидел под арестом в Семибашенном замке, потом стал воеводой Белгородским, губернатором Киевским, в 1718 году возглавил Камер-коллегию и сделался сенатором.
Вместе с тем Дмитрий Голицын был одним из тех деятелей, выдвинутых Петром, которые в глубине души не одобряли нововведений первого русского императора. Особенно возмущала Дмитрия Голицына близость царя с безродной ливонкой Мартой Скавронской, которая стала русской императрицей.
Сама же Марта, то есть Екатерина Алексеевна, нисколько не сердилась за это на Голицына. Мало того, в последние годы правления Петра князь попал в опалу и был отстранен от дел. Так именно Екатерина вернула ему звание сенатора.
Еще про князя Голицына было известно, что он отличается крутым и гордым нравом, в еде и питье воздержан, ассамблеи и балы посещать не любит, проводит много времени за книгами. Находясь за границей, князь обучился нескольким иностранным языкам, читал на них и переводил. Император Петр не раз просил его переложить на русский ту или иную книгу.
Вот к такому человеку предстояло отправиться Углову, чтобы допросить его, возможно, даже предъявить ему обвинение в государственной измене и убийстве царя. Все это Кирилл должен был сделать, не имея фактически никаких полномочий.
В связи со сложностью предстоящего допроса оперативники решили провести совещание. Они собрались в номере, который занимали Углов и Ваня.
– Трудности начнутся с первого шага, – заговорил Углов. – Если во всех прежних случаях я действовал, в общем-то, напрямик, приходил и предъявлял обвинение, то здесь эта тактика, скорее всего, не пройдет. Князь Дмитрий – человек не робкого десятка. Об этом мне граф Толстой говорил. Да и все данные, которые я собрал, еще когда готовился к заброске, свидетельствуют о том же самом. То есть взять его на испуг не получится. Он может попросту выставить меня за дверь. Что тогда прикажете делать? Снова бежать к графу Толстому? Но старик уже ясно сказал мне, что его влияние упало. Да и вообще разрешение на допрос и тем более арест такой персоны может дать лишь сама государыня.
– Слушай, но ведь ты весной вроде беседовал с ней, – напомнил Ваня. – Говорил тогда, что она отнеслась к тебе весьма благосклонно. Кажется, ты ей даже понравился. Почему бы тебе не пойти на прием в Зимний дворец и не напомнить Екатерине о себе? Возможно, она и даст тебе разрешение на допрос Голицына.
– Да, это неплохая идея! – подал голос Дружинин. – Что может быть лучше, чем поддержка государыни?
– Да, разумеется, лучше ничего быть просто не может, – отвечал Углов. – Весь вопрос в том, насколько этот план реалистичен. Во-первых, неизвестно, пустят ли меня вообще во дворец. В прошлый раз я был проведен и представлен князем Меншиковым. Теперь мне, наоборот, надо всячески избегать встречи со светлейшим Александром Даниловичем. Он на меня сердит, и неизвестно, что выйдет из такого рандеву. А во-вторых, ты помнишь, что мне рассказал граф Толстой? Императрица болеет, причем тяжело. У нее недостает сил даже на то, чтобы заниматься флотом, которым она всегда интересовалась. Почему же Екатерина станет вспоминать и принимать какого-то надворного советника? Нет, боюсь, что из этого замысла ничего не выйдет.
– А может, снова использовать меня? – предложил Ваня. – С Долгоруковым это прошло! Помните, как он испугался, когда я стал все его замыслы и страхи озвучивать? Давайте и сейчас так сделаем. Голицын струхнет, и ты возьмешь его голыми руками.
– Голыми руками, как же! – Углов усмехнулся. – Нет, здесь этот номер не пройдет. Князь Дмитрий Михайлович – совсем другой человек, чем Долгоруков. Я же только что говорил – он отличается начитанностью, весьма редкой для этой эпохи. Его библиотека – не здесь, а в имении в Архангельском, под Москвой – насчитывает шесть тысяч томов! Князь Голицын вовсе не подвержен суевериям. Если ты начнешь перед ним показывать свое внутреннее видение, то он, скорее всего, сочтет это шарлатанством или, хуже того, хитрой полицейской провокацией. Еще неизвестно, как князь себя в таком случае поведет. Этот человек отличается крутым нравом. Он может позвать слуг, приказать им выгнать нас взашей, при этом еще и побить хорошенько.
Оперативники задумались.
Потом Дружинин произнес:
– Так ты говоришь, что князь отличается начитанностью? Можно сказать, он человек Просвещения? В Италии учился? Вот за эту ниточку и надо дергать!