Книги

Чисто царское убийство

22
18
20
22
24
26
28
30

– Но я не понимаю, зачем же в таком случае вы рассказали об этом поручении Бассевичу.

– Тут имелся тонкий расчет! На первый взгляд могло показаться, что я просто проболтался, чтобы придать себе вес в глазах собеседника. На самом деле, делая такое признание, я внимательно следил за реакцией голштинского советника. Мне надо было понять, не слышал ли он о подобных планах ранее? В таком случае Бассевич обязательно показал бы это. Он плохо умеет скрывать свои чувства, а я, наоборот, делаю это отлично, к тому же прекрасно читаю мысли человека на его лице.

– И что же вы прочитали на лице советника Бассевича? – спросил Углов.

– То, что и надеялся. Мой рассказ не стал для него такой уж новостью. Он уже слышал о том, что кто-то собирается отравить русского императора. Я видел это на его лице так же ясно, как если бы он сам мне об этом сказал.

– Вот как, – задумчиво произнес Углов и вспомнил, что уже употреблял это выражение.

От напора, с которым он начал допрос, мало что осталось. Беседа приобретала совершенно неожиданный оборот.

– И что же вы такого разглядели на лице советника? – после паузы спросил Кирилл.

– Я уже сказал. То, что сообщение о желании отравить императора Петра не стало для него новостью. Кто-то уже хотел извести государя, и Бассевич об этом знал.

– Но кто именно? Вы это тоже прочитали на лице Бассевича?

– Нет, конечно! – воскликнул Сен-Жермен. – Мысли человека нельзя прочесть, что бы ни утверждали шарлатаны. Можете спросить хотя бы вашего товарища, вот этого юношу, – граф указал на Ваню. – Он обладает сходным со мной даром и скажет вам, что соображения другого человека всегда остаются для вас тайной. Вы можете лишь догадаться, о чем именно он думает, правду говорит или нет.

Углов действительно обернулся к Ване, но вовсе не для того, чтобы получить консультацию о чтении мыслей. Он хотел узнать, правду ли говорит граф про Бассевича или врет. Ваня верно понял взгляд товарища и едва заметно кивнул. Значит, Сен-Жермен говорил правду!

Кириллу стало очевидно, что допрос зашел в тупик. Однако сдаваться он пока не собирался.

– Вот что, граф, – сказал Углов, придвигаясь вплотную к их пленнику и сверля его глазами. – Не надо принимать меня за доверчивого недоумка, который поверит всему, что вы скажете. Не знаю, что вы читаете на моем лице. Но я уже говорил вам, что у меня есть желание вывести вас на мороз, поставить в самый глубокий сугроб, чтобы только голова торчала, и продолжить разговор там. Снова спрашиваю, хотите вы этого?

– Нет, конечно! – воскликнул Сен-Жермен.

За последние минуты он немного успокоился, но сейчас, после слов Углова, снова пришел в сильное волнение.

– Я только не понимаю, чем именно вызвал такое ваше раздражение.

– А тем, что вы продолжаете утаивать важную информацию.

– Простите, я снова не понимаю! – вскричал граф. – Вы говорите незнакомые мне слова. Что такое «информация»?

– Ничего особенного. «Информация» значит «сведения». Вы утаиваете их. Вы прочитали на лице голштинского советника – не знаю, в глазах, на щеках или ушах – еще что-то. Может быть, это было не имя заговорщика, но его положение? Звание? Род занятий? Говорите, или вас отыщут уже весной, когда растает снег!

Оперативники понимали, что собеседник Углова страшно напуган. Таким они его еще не видели. Лицо знаменитого алхимика было бледно, язык заплетался. Куда делась его обычная уверенность, с которой он всегда держался!