Затем Гайлит допустил туже ошибку, что и Бухарин и Рыков, которые заявляли, что не обсуждали друг с другом политику, что выглядело глупой ложью, как два друга, закостенелых политика, могут не говорить о политике? Гайлит тоже сказал, что не обсуждал с Путна политику и это было глупостью, в которую слушатели не верили. Его просили рассказать о дружбе с Эйдманом, но он сказал, что не дружил с ним. В конце он прямо намекнул на троцкистскую связь выступавшего ранее Кожанова с Путна: «Я считаю, что здесь т. Кожановым допущена неискренность и поэтому я считал своим долгом здесь доложить. Когда я был в Барвихе, в Барвихе был и Кожанов. В Барвиху приехал Путна. Я не знаю, ко мне или к т. Кожанову. И когда я т. Кожанову задал вопрос, какие у него были отношения с Путна, – он заявил, что он с ним дрался. Когда там был Путна, я не замечал, чтобы Кожанов с ним дрался. Я видел, что Путна ему такой же друг».

После этого был объявлен перерыв до утра.

Военный совет 3 июня

В 12:00 заседание совета снова открылось выступлением Якова Алксниса, заместителя народного комиссара обороны по авиации и начальника ВВС РККА, эту должность он занимал более шести лет. Он тоже был заговорщиком и шпионом Латвии с 1922 года. Он сказал, что знал о существовании группы военных, во главе с Тухачевским, но он не знал, что они были политической группировкой и имели политические цели. Тухачевский пытался сблизится с ними, но Алкснис по его словам отказывался от приглашений зайти к нему домой. Тогда группировка пыталась захватить должности заместителей Алксниса, Тухачевский жестко требовал взять его людей. Он говорил так, будто Тухачевский был его врагом, однако это не так, никто не вспоминал об их якобы вражде, его внук много позже утверждал: «Мой дед и Тухачевский были друзьями».100Еще он утверждал: «А ведь он как зам.наркома обороны по авиации поддерживал с Тухачевским дружеские отношения, а с Робертом Эйдеманом они вообще с пяти лет дружили поскольку их семьи жили на соседних хуторах».101 Он лгал на военном совете об своей «вражде» с обвиняемыми лицами.

На совете Алкснис утверждал, что него нападал Уборевич, но он отражал все атаки, правда он признал, что и в органы авиации тоже могли проникнуть враги, привел пример, всего один и ему указали, что он плохо ищет. Потом он говорил о том, что в армию поставляют плохие самолеты, это было правдой: «Дальше – самолеты Р-Зет и 36С. Самолеты Р-Зет, изобретенные Беленковичем, были навязаны. И каждый раз, когда я ставил вопрос о том, что Беленкович разлагает завод, то сыпались жалобы на меня, писались даже докладные записки Тухачевским, что Алкснис хочет съесть Беленкович[а]. А теперь не знаем, что с ними делать».

Упомянутый Александр Беленкович это директор Московского авиационного завода № 1 им. Авиахима, он много навредительствовал. Он еще находился на свободе. Продолжая Алкснис набросился на бывшего зам. начальника Генштаба РККА Александра Седякина и на июнь 1937 г. начальника Управления противовоздушной обороны, тоже опасного заговорщика. Когда он был замом Егорова, в его обязанности, как раз входил контроль за боевой подготовкой и он этот контроль запустил. Алкснис сказал ему: «Я считаю, что больше всего они наделали безобразий в области материального вооружения. Много они наделали всяких дел, но больше всего они наделали в области боевой подготовки. Во что это вылилось? Под видом борьбы с бюрократизмом они уничтожили всякие донесения и вы, т. Седякин, очень сильно в этом помогали им. В прошлом году, когда я ставил вопрос о том, [что если] есть какая-то задача, [то] давайте получать донесения об ее выполнении и будем проверять. Почему в промышленности существует такая система, почему у нас нельзя ее иметь? Все это ликвидировали под видом борьбы с бюрократизмом. Ликвидировали всякие донесения по боевой подготовке для того, чтобы нельзя было контролировать. Это им удалось, это было сделано. Теперь становится ясна причина. Я анализировал теперь, раньше я тоже этого не видал, теперь я понимаю всю их тактику. Они ликвидировали возможность контроля со стороны центра.

Как они свернули Управление Воздушных сил? Вы помните, товарищ народный комиссар? У вас на даче ведь они меня буквально избили… Все в один голос говорили, что Управление Воздушных сил мешает учиться, мешает работать, поэтому начальников ВВС ликвидировали, посадили начальников управлений, которым дали неизвестно какие функции. Уборевич приехал домой и отдал приказ о том, что ни один представитель ВВС не может попасть в авиацию без его ведома. Командиров бригад подчинил непосредственно себе, начальников воздушных сил лишили возможности заниматься их настоящей работой».

Он еще рассказал о вредительской тактике врага и после него выступил тот самый Седякин, который сказал, что ему стыдно за безобразия и предательство, особенно о скандальной книге Кутякова, расхваливавшую роль Тухачевского на Гражданской войне и порочившую роль Конной армии Буденного, на что ему Ворошилов на это ответил: «Ворошилов. Это было с вашей стороны самое настоящее двурушничество. Вы в очень неплохих отношениях со мной были, часто бывали у меня по всяким вопросам, совещались со мной, а по столь серьезному делу, непосредственно касающемуся лично Буденного, меня, Егорова, Сталина, вы начали писать предисловие, ни слова не сказав об этом.

Седякин. Я доложу сейчас, кто знал об этом и кто не знал. С чего началась эта история? Она началась в феврале 1934 г., когда впервые начался разговор о том, что мы не занимаемся историей Гражданской войны или мало занимаемся. Как раз в этот момент я по поручению начальника Генерального штаба занимался этим вопросом. Принес мне Кутяков объемистую толстую книгу – рукопись, причем принес и говорит: «Вот я писал эту книгу несколько лет, послал ее т. Егорову и просил его быть редактором этой книги. Послал я эту книгу т. Сталину, и вот, – говорит, – прошу тебя, потому что ты меня знаешь». (А я действительно его знаю с осени 1918 г., когда мы вместе были на Восточном фронте, и после я за ним следил и был с ним в приятельских отношениях.)»

Насчет контроля за боевой подготовкой он сказал: «Седякин. Разрешите мне еще несколько минут. Каждый год, в конце года я выходил с боевой подготовкой, что меня крыл и Уборевич, и Тухачевский; крыли за то, что смотрел недостаточно и никогда я не имел возможности сказать своего слова.

В частности, насчет контроля была общая установка. По-моему, нельзя проконтролировать боевую подготовку бумагой, потому что на бумаге врали. А нужно было живым людям проверять. И создавался инспекторский аппарат для этого. Это была сначала установка Военного совета и народного комиссара, за нее держались и никто против этого не говорил. Не я был против письменных донесений, но я ставил вопрос, чтобы донесения о боевой подготовке поступали и даже с т. Алкснисом у меня был по этому поводу разговор.

Алкснис. Наоборот, когда ставился вопрос, что нужно посылать донесения о ВВС, вы не соглашались.

Седякин. Я никогда об этом не думал. Относительно измены и подлости, которые мы обнаружили в наших рядах. Я, как начальник, несу ответственность, что я в своей работе не давал сигналы. Я здесь несу полную ответственность.»

Он сказал, что с Примаковым был в чисто служебных отношениях, с Якиром был в хороших отношениях, верил ему, но он признал, что военные маневры в КОВО были театральными представлениями, пример Шепетовские маневры: « Оказывается, что этими маневрами руководил сам штаб, и руководство указывало, когда надо начинать. Вот этим объясняется колоссальный успех Шепетовских маневров. Но разве тогда можно было угадать, разве тогда можно было увидеть, когда Якир пользовался таким авторитетом среди командиров?»

Но вот с Уборевичем был в не очень хороших отношениях, но Седякин знал о показушности учений в его округе, признал, что скрыл это: «Вот были маневры 1936 г. Я только сейчас вижу, насколько хитро все было устроено. Я только в одном маленьком эпизоде увидел кое-что, но, правда, моя ошибка состояла в том, что я об этом никому не рассказал. Что это был за эпизод? В одном месте столкновения механизированных батальонов посредник докладывает: «Вот сейчас только получил сообщение, что вот такая-то мехбригада подходит к такому-то пункту, и сказал командиру, что их нужно атаковать». Я спросил: «Почему он сказал?» Он ответил: «Потому что у нас так построены маневры». Моя вина в том, что я на это не обратил особого внимания и никому не рассказал».

Седякин признал, что прикрывал очковтирательство, помогал подрывать боевую подготовку армии, но он еще достаточно долгое время оставался на свободе. Далее выступал Александр Сивков, бывший начальник штаба, а с января 1937 г. командующий Балтийским флотом, заговорщик. Он много говорил о проверках на флоте, выявленных врагах, вредительстве в судостроении, все о чем молчали долгое время. После выступал глава разведупра РККА Семен Урицкий, заговорщик, бывший на грани разоблачения, к нему накопилось много претензий. Разведка имела много провалов, но на момент заседания совета еще не было ясно, что ее кадры насквозь состоят из иностранных шпионов.

Урицкий говорил, что положение дел позорно и рассказал, что знал Гамарника, как человека не укреплявшего армию, враждовал с ним и счел Славина его союзником: «Должен прямо сказать, что я на себе испытал очень плохое отношение Гамарника. Он мне часто говорил (свидетели имеются): «Вы, – Урицкий, – очень толковый человек, но что-то у вас не то, неуживчивый человек». И на деле это плохое отношение ко мне он проводил. Вы многие, товарищи, знали, как Гарькавый и Гамарник не без помощи Славина меня выжили из Ленинградского военного округа, как они порочили там Белова – человека, который никакой личной жизни не имел, [который] действительно знает военное дело. Я его в бою видел. Это человек, который в бой поведет за нашу партию. Они меня порочили, они меня оттуда выжили.

Славин. Вы с Гарькавым были в личных отношениях очень хороших.

Урицкий. Это вы, Славин, болтаете.

Славин. Вы как начальник штаба требовали подчинения себе всех.