— Любишь ли ты свою пушку, бога и государство так, как люблю его я!? — Хрипло спросил Снаудер.
— Да… — сквозь слёзы проронил Тамура.
— Я не слышу!
— Даа!
— А теперь слушай сюда.
Снаудер больно сжал его голову бёдрами.
Он достал из-за спинки дивана сигареты и закурил, откинувшись на спину и раскинув руки. Сделав глубокую затяжку и пустив струю в потолок, он опустил голову.
— Смотри на меня!
— Тамура с трудом поднял голову.
Ганс ещё раз затянулся ядовитой папиросой и, выждав паузу, пустил дым прямо в лицо японцу. Тамура закашлялся. Слёзы упали на ширинку шорт. Громкий вонючий взрыв кишечных газов ударил Тамуре прямо в лицо. Он попытался вырваться, но сил не хватило. Откинувшись, Ганс мерзко расхохотался. Наконец он расслабил ноги и Тамура освободился.
Он чувствовал себя в полусне. Униженный, низведённый до зверя, он не находил ни звуков, ни слов, ни иных образов, чтобы выразить свою боль от разочарования. Утешало лишь одно…
— Идолопоклонство… ничего омерзительнее не знаю. Если ты и правда читал мои книги, ты знаешь, как я его ненавижу. Как я его презираю. Я писал их, чтобы посеять семена. Но семена мертвы. Столько хвалили, столько поносили меня, но никто… никто не захотел сделать своё, новое. Я не родил ни одного нового человека. Только это жалкое ничтожество. Наркоман. Мягкая машина с кнопкой удовольствия в голове. А может…
Он снова посмотрел на несчастного японца.
— Ты — единственный, кто никогда не прочтёт ни одного из моих рассказов. Я накажу своим редакторам. Я напишу это в завещании. Это будет выбито на моей могильной доске: «Йори Тамура не прочтёт моих рассказов». Это — то, ради чего я жил. Я родил червя, я же его и брошу на съедение черепахам, слепым кротам. Червь, ты никогда не станешь змеем-соблазнителем, не соблазнишь Еву, не проникнешь в её лоно. Не родишь антихриста. Я прерву твоё существование на корню. Я растопчу тебя, как букашку. Ты не изведаешь любви. От твоей болезни не будет лекарства.
— Видишь эту нижнюю полку с дисками. Там лежат мои тетради. Ты никогда их не получишь.
Снаудер устало положил голову на плечо. Силы покидали его.
— Прошу…
Ганс удавом посмотрел на него. В зрачках его мелькнула животная жестокость.