Опустил руку, так и не коснувшись дверки шкафа.

- Считаешь, что это тепло? – спросил я. – Ты у нас кто? Эскимос? Для тебя минус двадцать – это оттепель?

Лена неуверенно улыбнулась.

- Два месяца осталось до весны, - сказала она. – Оглянуться не успеем…

- Оглянуться? – сказал я. – Ты при такой погоде в своих ботинках за пару дней воспаление лёгких заработаешь.

Спросил:

- Я правильно понял: зимней обуви у тебя нет?

Вопросительно вскинул брови.

Котова покачала головой.

- Её самолёт испортил. Летом. Ну… ты помнишь.

- Ясно.

К ботинкам я не подошёл. Склонил голову, взглянул на ноги Котовой: на серые вязаные шерстяные носки. Лена тоже опустила глаза – мне почудилось, что внутри носков шевельнулись её пальцы.

- У тебя какой размер обуви, Котова? – спросил я.

- А что?

- Ответь на мой вопрос.

- Тридцать восьмой… кажется.

Я провёл рукой по щеке, словно проверил, не покрылась ли та щетиной. Сообразил, что не помню, пользовалась ли мама духами. «Теперь будет, - подумал я. – Настоящими французскими».

Вернулся к кровати. Вынул из лежавшей в куче на кровати коробки зимние сапоги. Ладонью стряхнул прилипшие к голенищам шерстинки, протянул сапоги следившей за моими действиями Котовой.

- Ну-ка, примерь, - сказал я. – Это тридцать девятый размер. Но на твои носки будут в самый раз.

Лена с недоумением уставилась на творение финской обувной промышленности. Махнула ресницами, точно двумя крохотными веерами. И вдруг попятилась от меня, спрятала за спиной руки.