— Нет! — Орланд крепко взял её за руку, — Потом, может быть, я соглашусь и ты станцуешь с ним не один, а десять танцев. Давай сначала закончим наш разговор, я хочу разобраться во всём.

— Тогда ты потанцуй со мной! — улыбнулась она ему и протянула Орланду вторую руку.

Когда он обнял её и стал кружить в танце, голова у неё тоже стала кружиться, а сердце замирать, так же как и при поцелуе, только к этому ещё добавилась такая приятная дрожь и сухость во рту.

— Интересно, а ты бы мог поцеловать меня прямо здесь, сейчас, при всех? — спросила она его во время танца.

— Конечно, смог бы, только не стану! Ты знаешь почему, у нас уже был такой опыт, я больше не хочу, чтобы люди о тебе плохо думали. Давай лучше потанцуем в другой раз, а сейчас нам лучше уйти, только не в оружейную палату. Пойдем в отведенную для меня комнату. …Или ты боишься? — поговорил Орланд, внимательно заглядывая ей в глаза.

— Нет, не боюсь, — прошептала Мариэль, но ноги почему-то подкосились.

— А я боюсь! Боюсь не услышать того, что хочу услышать от тебя! — сказал Орланд и увлек её за собой из зала прямо во время танца.

Орланд сосредоточенно шел молча по опустевшим коридорам замка, ведя за руку Мариэль. Когда они вошли в его полутёмную комнату, где горела всего одна свеча, он запер дверь на замок изнутри. Орланд остановился посреди комнаты и изучающе посмотрел на Мариэль, загадочно улыбнувшись, а потом с серьёзным видом проговорил:

— Я выполнил твою последнюю просьбу, а теперь ты исполни мою, ведь я ещё твой муж. Проведи эту ночь со мной! Ты согласна? — прямо спросил он.

У Мариэль замерло дыхание, по спине поползли холодные извивающиеся щекочущие змейки. Она и хотела этого и боялась.

— Это было так давно, я уже стала забывать как это у нас… — запнулась она, глядя, как он подходит к ней. Орланд поднял её на руки и отнёс на застланную шелковыми простынями широкую кровать. Не разжимая рук, он лег рядом с ней. Теперь он целовал её медленно, растягивая удовольствие, в губы, в шею, в ушко. Держа её в своих объятьях, он почувствовал, как она задрожала, прижимаясь к нему всем телом. Его глаза были прикрыты, от страстного томления, уже столько месяцев сдерживаемого в себе, но Орланд не хотел спешить, слишком долго он этого ждал.

— Так ты не против, Мариэль? — ласково пошептал он.

— Орланд! — Мариэль всхлипнула от удовольствия, когда он нежно целуя её в плечи, в грудь, стал снимать с неё платье. — Мне так не хватало тебя. Ты был очень, очень, нужен мне! Я каждый день думала о тебе, когда носила под сердцем нашего сына, я так хотела, чтобы ты был рядом со мной, когда он рождался. Почему ты оставил меня?

— Прости меня, Мариэль! Если бы я мог знать! Прости за то, что сомневался в тебе, за то, что злился на тебя, за то, что хотел забыть тебя, за всю боль, которую я принес тебе. Прости! Жаль время не повернешь вспять! Но как ты могла подумать, что я не люблю тебя? Я не могу без тебя!

— И ты прости меня за то, что не сумела тебе объяснить, что мой долг перед азаронцами это одно, а моя любовь к тебе это совсем другое. Она была, есть и будет, и я не могу с этим ничего поделать. Я до сих пор так сильно люблю тебя!

Орланд застонал, прижимая её к своему обнаженному телу.

— Почему ты так упорно не замечала, как я тебя люблю? Как ты нужна мне, почему не видела в моих глазах то, что говорило моё сердце? Мы так много с тобой потеряли! Но я рад, что ты, наконец, сказала это. Ты любишь меня! И ты здесь не ради сына, ты действительно любишь и желаешь меня.

Эта ночь не была похожа ни на одну из их предыдущих совместных ночей. Они дарили друг другу всю свою скопленную нежность за эту долгую разлуку. Это был настоящий взрыв чувств, извержение страсти из-под лавины истосковавшейся любви. Никогда его откровенные поцелуи не были такими ненасытными, а объятья столь жаркими. Мариэль была безумно счастлива, потому что она могла вот так дарить себя ему, своему единственному мужчине и испытывать при этом безмерную радость, оттого, что она им любима и что сама любит его. Изнеможенная она уснула, всё ещё ощущая на губах его поцелуи.