Но льготы, пожалованные королём Эдуарду Вудстокскому, не спасли его бюджет, который сводился с заметным дефицитом. Принцу пришлось прибегнуть к изысканию новых источников дохода. Одним из способов, которым он, надо сказать, охотно пользовался, было взимание штрафов. В своих владениях Эдуард обладал правами верховного судьи, и чем больше средств ему требовалось, тем чаще собирались судебные комиссии. Крупные суммы таким способом собрать было затруднительно, но на покрытие расходов прошлого денег принцу хватало, а бремя текущих затрат с наступлением перемирия облегчилось.

Активные военные действия на какое-то время действительно прекратились и наступила пора дипломатической игры, подковёрной борьбы и бумажных сражений. К такого рода занятиям Эдуард Вудстокский большого влечения не испытывал. А между тем, ситуация для Англии не демонстрировала тенденций к улучшению. После гибели при Креси Луи де Дампьера, сражавшегося на стороне французов, титулы графов Фландрского, Неверского и Ретельского перешли к его сыну Луи II де Мале. Ровесник Эдуарда Вудстокского, он по настоятельному требованию фламандских торговых гильдий должен был стать ещё и его зятем — жениться на сестре принца, пятнадцатилетней Изабели. Однако юный граф вовсе не желал вступать в союз с врагами, убившими отца, но напротив, пылал местью. Он бежал из Фландрии ко двору французского короля, и в июле женился на Маргарете — той самой дочери герцога Брабантского, брак которой с принцем Уэльским уже несколько лет пытался устроить Эдуард III, ведя бесплодные переговоры о диспенсации с папой Климентом VI.

Победа в битве при Креси, как это ни странно, лишила Англию ещё одного потенциального союзника — императора. В 1348 году трон Священной Римской империи получил Карл Богемский, сын слепого Иоганна Люксембургского, доблестно сражавшийся против англичан. Естественно, что с этим человеком — в отличие от его предшественника Людвига Баварского, пусть и не отличавшегося постоянством и верностью — Эдуард III вряд ли мог о чём-то договориться, даже если бы очень захотел. Впрочем, никакого желания сблизиться с новым императором король Англии и не демонстрировал.

В конечном итоге крахом закончились дипломатические усилия Эдуарда III на Пиренеях. Как мы помним, у него были планы женить Эдуарда Вудстокского на Леоноре, младшей дочери Афонсу IV, короля Португалии. Все детали брачного союза были согласованы, но из-за проволочек с отправкой посланцев в Лиссабон произошёл крайне досадный казус — Леонора была выдана замуж за Педро IV короля Арагона, как раз перед тем, как прибыли английские послы, уполномоченные подписать договор.

Неудача сразу с двумя брачными союзами совершенно не расстроила Эдуарда Вудстокского. Он не испытывал нежных чувств ни к одной из этих девиц и вряд ли хоть единожды лично встречался с ними. Конечно, если бы переговоры увенчались успехом, принц не противился бы воле отца — всё-таки дело государственное. Но судьба распорядилась так, что ему не пришлось совершать над собой насилия.

Если к династическим играм Эдуард Вудстокский выказывал полное равнодушие, то в делах, касавшихся войны и мира, он участвовал более активно. Срок перемирия с Францией истекал осенью 1348 года — требовалось или продлить его действие, или заключать новый, более прочный мир. Принц заседал в королевском совете, обсуждавшем дальнейшие шаги в отношении давнего неприятеля, и там его мнение имело немалый вес. В результате Англия не пошла на уступки французам и не подписала долгосрочного мира. Вместо этого 13 ноября было заключено соглашение о пролонгации перемирия на десять месяцев.

В конце того же месяца Эдуард Вудстокский сопровождал отца в Кале, где всё-таки удалось организовать переговоры с Луи де Мале, графом Фландрским. Неуступчивый граф на удивление быстро согласился подписать мирный договор, и в начале декабря принц Уэльский вернулся в Англию.

После взятия Кале король Эдуард III решил поразить христианскую Европу самыми великолепными рыцарскими состязаниями за всё время своего правления. Его с энтузиазмом поддержала английская знать. Огромные суммы тратились на специальные бейджи и парадные одеяния. Заслужив рыцарские шпоры, принц Уэльский также получил право выходить на ристалище и с энтузиазмом этим пользовался. В апреле 1347 года он сражался на турнире в Линкольне плечом к плечу с Генри Гросмонтским, графом Ланкастерским, который незадолго до этого прибыл в Англию из Гиени и вскорости готовился вновь отбыть за Ла-Манш. В Личфилде в апреле 1348 года Эдуард Вудстокский бился в рядах прославленных рыцарей рядом с отцом.

Виндзорским турниром 24 июня 1348 года было отмечено истечение сорокадневного срока, необходимого для очищения королевы Филиппы после рождения её седьмого сына Уильяма. Принц стал крёстным отцом младшего брата и по этому поводу подарил кормилице ребёнка серебряную чашу и кувшин плюс ещё по одной драгоценной чаше каждой из трёх девушек, охранявших колыбель младенца. Перед самым турниром он преподнёс матери роскошный подарок — курсье по имени Базан де Бург.

В виндзорских состязаниях участвовало несколько французских дворян, находившихся в английском плену — Шарль де Блуа, сир де Майенн, Рауль де Бриенн, граф д’Э, и Жан де Мелён, граф де Танкарвиль. Выходил на арену и Дэвид II, король Шотландии, вторгшийся в 1346 году в Англию для поддержки своих союзников французов и разбитый в битве при Невиллз-Кроссе Ральфом, лордом Невиллом Рэбийским. Интересно, что итоговую победу за доблесть в поединках присудили как раз иностранцу — графу д’Э.

По окончании турнира все участники, включая пленников, в течение нескольких недель охотились в Кларендоне и других королевских заповедных лесах. Принца Уэльского повсюду сопровождала большая свита и множество слуг, которым он пожаловал роскошные одеяния и украшения: «Приказ сэру Питеру де Лейси, клерку принца и хранителю большого гардероба доставить йоменам принца и сокольничим Уильяму де Уигтону и Джону ле Фоконеру, йоменам и главным сокольничим Эдмунду Фоконеру, Томасу Фоконеру и Хэнкину Фоконеру[45], а также ловчим Питеру, Джону и Джону ткани для изготовления одежды, пригодной для охоты в этом сезоне и сообразной их положению»³.

Для Кентерберийского турнира принц приказал выковать восемь доспехов и украсить их гербом одного из своих рыцарей — сэра Стивена Косинггона, которому было поручено возглавить партию бойцов. В неё вошли прославленные воители графы Ланкастерский и Саффолкский, Джон Грей, Джон Бошан, сэр Роберт де Морли, сэр Джон Чандос и Роджер Бошан.

На турнире в Бери-Сент-Эдмундс принц пожаловал одному из своих менестрелей дестриэ по кличке Морел де Бергерш, другим — четыре трубы из позолоченного серебра с эмалью, купленные у графа д’Э. Судя по сохранившимся и далеко не полным счетам, Эдуард Вудстокский, не скупясь, дарил друзьям и слугам ювелирные изделия, коней, собак и соколов. Да и в прочем себя не ограничивал. Лимиты его ставок в азартных играх, которые он по-прежнему обожал, неуклонно росли. Поэтому ему время от времени требовались наличные для расплаты с партнёрами, в числе которых был и его собственный отец, также не считавший этот вид досуга зазорным: «23 декабря через Джона де Хенкстуорта — 15 фунтов. В тот же день через Генри де Блейкборна — 40 фунтов. Также через Генри де Блейкборна на игру с королём в Сандвиче в тот же день — 105 фунтов»⁴.

Просадить одним махом 100 с лишним фунтов — дело серьёзное. Ведь годовой доход, выражавшийся в такой сумме, получал «рыцарь, который считался обеспеченным и доблестным представителем своего сословия»⁵, в то время как простой бакалавр довольствовался всего лишь 40 фунтами ежегодно.

Роскошный образ жизни, который вёл Эдуард Вудстокский, ничем не отличался от modus vivendi прочих представителей английской высшей знати — за исключением того, что в отличие от них принц не был замечен в разврате. А именно безнравственность, наряду с демонстративной расточительностью высших слоёв общества, навлекала на себя резко критические комментарии со стороны тех, кто считал себя совестью нации. Особенный гнев эти пороки вызывали, естественно, у хронистов-монахов. Так, Джон из Рединга, францисканец, теолог и схоласт, непримиримый оппонент Уильяма Оккамского, возмущался: «С тех пор минуло уж 18 лет, как англичане, потеряв рассудок, стали подражать уроженцам Геннегау, ежегодно меняющим фасоны своих уродливых одежд, и надолго экстравагантности ради забросили честные старые платья... В своей одежде и обуви они больше стали похожи на демонов и истязателей, чем на человеческие существа»⁶.

Аббат цистерцианского монастыря Мо Томас Бартон всей душой поддерживал протесты церкви против рыцарских турниров и писал о многочисленных празднествах 1348 года, как о главной причине, вызвавшей эпидемию чумы, которая вскоре поразила Европу: «Перед тем как мор охватил Англию и прочие пределы, лорды и рыцари королевства Англия не чувствовали никакого раскаяния, в разных городах и деревнях королевства устраивали турниры и поединки, приглашали туда дам, матрон и других знатных женщин. И вряд ли там была хоть одна дама или матрона в сопровождении своего мужа — они предавались разврату, впустую растрачивая время»⁷.

Каноник августинского Лестерского аббатства Святой Марии, церковный историк Генри Найтон также не обошёл своим вниманием эту тему: «В то время возникли слухи и сильный народный вопль из-за того, что почти везде, где проводились турниры, присутствовало множество женщин, как будто они принимали участие в соревнованиях. Они были одеты в разнообразные и прекрасные пышные мужские одежды, и было их числом до сорока, а иногда и до пятидесяти — прелестных, хотя и не лучших в целом королевстве. Они носили двуцветные котты — половина одного цвета и половина другого — с короткими капюшонами, длинные концы которых были обмотаны вокруг их голов наподобие верёвок, а также пояса, отделанные серебром и золотом. И они также носили ножи, обычно называемые “кинжалами”, в мешочках, перекинутых через животы пониже пупка. И они выезжали на ристалище не иначе как на дестриэ или других столь же превосходно убранных лошадях. И так они растрачивали впустую свои богатства, и бесчестили собственные тела развесёлым распутным поведением, о чём во весь голос говорили в народе. Они не страшились Бога, не стыдились укоров уважаемых людей, как будто освободились от оков семейного целомудрия и сдержанности»⁸.

Обличительный пыл францисканца, цистерцианца и августинца вряд ли мог вызвать сочувствие у Эдуарда Вудстокского, полностью одобрявшего как сами турниры, так и роскошь, с которой они обставлялись. Но грозные филиппики хронистов оказались весьма полезными для нас, далёких потомков, ибо позволили в деталях узнать, как одевалась прекрасная половина человечества для участия в торжествах.

В красочном вихре празднований не осталось незамеченным событие, которое стало заметной вехой не только в жизни Эдуарда Вудстокского и не только в истории Англии — но, без сомнения, и в европейской истории. В год 1348-й был основан старейший рыцарский орден — Благороднейший орден Подвязки.

К сожалению, оригинал орденского статута до наших дней не сохранился, и приходится пользоваться изложением этого документа, сделанным гораздо позже — в XVII веке: «Во славу Господа всемогущего, святой Марии Преславной Девы и святого Георгия Мученика наш верховный повелитель Эдуард Третий, король Англии, в год своего царствования двадцать третий* учредил и основал это братство, или военный орден, в своём замке Виндзор следующим порядком. Прежде всего, в указанное товарищество, или превосходнейший орден, вошли его старший сын принц Уэльский, герцог Ланкастерский[46] [47], граф Уорикский, капталь де Бюш, граф Стаффордский, граф Солсберийский, сэр Мортимер, сэр Джон Лайл, сэр Бартоломью Бергерш-сын, сэр Джон де Бошан, сэр де Моэн, сэр Хью де Кортней, сэр Томас де Холанд, сэр Джон де Грей, сэр Ричард де ФицСаймон, сэр Майлз Стэплтон, сэр Томас Уэйд, сэр Хью Ротгсли, сэр Нил Лоринг, сэр Джон Чандос, сэр Джеймс Одди, сэр Ото де Холанд, сэр Генрих Эм, сир Санше д’Абришикур и сэр Уолтер Пейвли»⁹.