Большинство французских командиров считало, что следует устроить привал и ждать следующего утра, когда подтянутся отставшая пехота и обоз, и вся армия сможет выстроиться в боевые порядки. В принципе с этим были согласны и советники Филиппа — в частности, Иоганн Геннегауский считал, что нужно продолжить движение к северу, обойти с востока английские позиции, встать лагерем у Лабруа на реке Оти и дать уставшим войскам отдых. Но часть капитанов была уверена в победе — англичане ещё не заслужили весомой репутации как воины, а рыцари Франции считались лучшими бойцами в христианском мире. Кроме того, в их памяти свежо ещё было чувство унижения, вызванное тем, что при Биронфосе в 1339-м, при Бувине в 1340-м, или при Плоэрмеле в 1342-м им приходилось стоять в бездействии перед уступавшими по численности боевыми порядками врага и не атаковать, пусть даже такая тактика была абсолютно оправданна.

Невысокая воинская репутация самого Филиппа VI не позволила ему прислушаться к советам более опытных и осторожных военачальников и в очередной раз отказаться от наступления на стоящих перед ним англичан — тогда его авторитет упал бы недопустимо низко. Оказавшись в безвыходной ситуации, король дал приказ к атаке, не дожидаясь подхода отставших отрядов.

Французская армия, несмотря на немалый боевой опыт многих воинов и даже целых отрядов, находившихся в её составе, не имела серьёзных навыков по координации действий во время сражения. Вероятнее всего, она шла на врага четырьмя баталиями. В качестве авангарда выступали генуэзские арбалетчики, которыми командовали Карло Гримальди и Антонио Дориа. Сразу за итальянскими наёмниками двигались конные баталии. Одну из них возглавляли Иоганн, король Богемии, и его сын Карл. Другая шла в бой под командованием королевского брата Шарля, графа д’Алансона[42]. Однако кто из них был первым, кто вторым — из дошедших до нас источников понять трудно. Возможно даже, что они следовали параллельно друг другу. Третью баталию вёл сам Филипп VI вместе с королём Майорки и Иоганном Геннегауским. Отряды пехотинцев, набранные в городах северной Франции, по мере прибытия к месту сражения присоединялись к этим формированиям.

Какими бы обстоятельствами ни была вызвана первая атака французов, она оказалась весьма беспорядочной. Около пяти часов вечера генуэзцы под рёв труб и бой барабанов двинулись вперёд на позиции авангарда, которым командовал принц Уэльский. Подойдя на расстояние выстрела к неприятелю, арбалетчики открыли огонь. Английские лучники ответили, и в этом состязании преимущество оказалось на их стороне. У генуэзцев было мало щитов-павезов и тяжёлых болтов, так как они находились в обозе, далеко отставшем от армии, в то время как англичане не испытывали недостатка в стрелах. Кроме того, арбалетчики атаковали правый фланг английской армии и оказались таким образом напротив укрепления из повозок, на которых были установлены бомбарды. Урона эта примитивная артиллерия нанесла не так много, гораздо важнее оказался психологический эффект от её грохота и порохового дыма.

Под ливнем обрушившихся стрел генуэзцы обратились в бегство и столкнулись с наступавшими латниками графа д’Алансона, которые врезались в их ряды, топча пехотинцев. Не имея представления о том, что произошло на линии столкновения, рыцари заподозрили наёмников в предательстве или, по меньшей мере, трусости. Оказавшись между двух армий, поражаемые с одной стороны стрелами англичан, а с другой — копытами и мечами французской кавалерии, арбалетчики понесли огромные потери.

На баталию Эдуарда Вудстокского налетела первая волна атакующих латников. Основной удар пришёлся туда, где развевался штандарт принца, выдавая врагу местоположение королевского сына. Боевые порядки французов были сильно расстроены во время прорыва через толпу собственных арбалетчиков и преодоления препятствий, устроенных англичанами по фронту. Когда атакующие попали в зону досягаемости лучников, град стрел обрушился на всадников и их коней. Люди и лошади валились на землю, затрудняя движение вперёд задним рядам. Лишь немногие смогли достичь того места, где в окружении сподвижников стоял Эдуард Вудстокский. Кругом раздавались боевые крики: «Сент-Джордж!» и «Монжуа Сен-Дени» — ибо только так и можно было отличить друзей от врагов. Принцу удалось отбить первый натиск сравнительно легко, хотя в одной хронике и утверждалось, что граф д’Алансон, сам будучи смертельно раненым, сумел сбить штандарт Эдуарда.

Затем на баталию принца налетела вторая волна французской кавалерии, и закипел серьёзный бой. Шестнадцатилетний Эдуард Вудстокский находился в самой гуще сражения и выделялся даже среди опытных и закалённых воинов своей неутомимостью. Несмотря на блестящие навыки владения оружием, положение наследника трона было весьма опасным. Фламандский хронист говорит, что принца едва не захватил в плен Иоганн Геннегауский. В какой-то момент от мощного удара Эдуард покачнулся и опустился на одно колено. На помощь ему поспешили сэр Томас Дэниел и знаменосец сэр Ричард ФицСаймон, который отложил штандарт и встал над принцем, выхватив меч для защиты своего командира. Втроём они сумели отразить нападение, и над авангардом английского войска снова поднялся штандарт Эдуарда Вудстокского с серебряной бахромой и гербами Франции и Англии.

Несколько лет спустя после битвы при Креси родилась история, которую включил в свою хронику Фруассар. Якобы в разгар боя, когда жизнь принца висела на волоске, к Эдуарду III был послан гонец с просьбой о помощи. В ответ король заявил: «Мессир Томас, мой сын мёртв, сбит с ног или столь тяжело ранен, что не может защищаться? Мессир Томас, вернитесь к нему или к тому, кто вас послал, и скажите от моего имени, чтобы сегодня ко мне более не присылали и не ожидали, что я приду — пусть случится то, что должно. И передайте, что я хочу дать возможность мальчику заслужить шпоры. Я решил так, что если Господь пожелает, то вся слава и честь сего дня достанутся ему и тем, чьему попечению я его вверил»⁴².

Во время второго штурма английских позиций погиб слепой Иоганн Богемский. Когда рыцари свиты сказали ему, что передовая баталия французов бежала, и призвали последовать их примеру, король гордо отверг это предложение. Он приказал слугам взять под уздцы его коня и отвести его в самую гущу боя. Там он пал, а его окружение было перебито.

Постепенно пыл врагов угас, Эдуард Вудстокский и его люди смогли перевести дух, опираясь на своё оружие. Так они стояли в свете угасающего дня и ждали следующей атаки. Вся тяжесть сражения фактически легла на плечи принца Уэльского и его соратников, поскольку они стояли на линии главного удара. Королевской баталии и арьергарду дел оставалось немного — разве что регулярно поставлять подкрепления принцу, чтобы он мог держать строй.

Битва продолжалась до темноты, но каждую последующую атаку французов — английские хронисты утверждали, что их было в общей сложности пятнадцать — ждала та же судьба, что и предыдущие. Вынужденные пробираться по телам павших воинов и коней, выкашиваемые перекрёстным огнём английских лучников, латники упорно стремились туда, где на склоне холма развевался штандарт принца. Части из них удавалось добраться до позиций неприятеля, где их встречали сталью и отбрасывали назад. Разбитые кавалеристы бежали с поля боя, за ними, поддавшись панике, устремлялась пехота.

Когда французские атаки окончательно выдохлись, английским латникам подвели из тыла коней. Началось преследование отдельных уцелевших в сражении групп неприятельских воинов. За всадниками устремились лучники. Там, где во время сражения был тыл французов, англичане наткнулись на небольшой отряд, состоявший из ополчения города Орлеана и королевской свиты, сплотившейся вокруг Филиппа VI. Завязался жестокий бой. Французский король был ранен стрелой в лицо, под ним пали два коня, его знаменосец был убит. В конце концов, Филиппа убедили оставить поле боя, и он бежал вместе с Иоганном Геннегауским к находившемуся неподалёку замку Лабруа, оттуда в Дуллан, и затем в Амьен. Королевский штандарт и орифламма остались валяться на поле боя.

После бегства французского короля Эдуард III, вовсе не уверенный, что неприятель окончательно разгромлен, установил вокруг лагеря крепкую стражу на случай внезапного нападения. Нормандский хронист писал, что он приказал также сложить деревья в мельницу, стоявшую недалеко от поля боя, и поджечь её, соорудив импровизированный гигантский факел, всю ночь освещавший окрестности.

Как выяснилось, опасения Эдуарда III были вполне обоснованными. На рассвете 27 августа большой французский отряд численностью в 2000 человек неведомо откуда появился ввиду английских позиций. Это были припозднившиеся ополченцы из Нормандии и Пикардии в сопровождении некоторого количества латников под командованием Рудольфа Храброго, герцога Лотарингского. Сражаться с ними вновь выпало на долю принца Уэльского, графов Нортхэмптонского и Уорикского. Французы совершенно не были готовы к бою и приняли всадников, неожиданно возникших перед ними из утреннего тумана, за товарищей по оружию. В результате принц с соратниками быстро разгромил неприятельский отряд.

Вот теперь англичане с полным правом могли праздновать победу. Герольды прошли по полю битвы и ближайшим окрестностям, подсчитывая павших. По их сведениям со стороны англичан погибло всего 200 воинов, в том числе 40 латников. Потери французов были гораздо больше — герольды насчитали 1542 тела рыцарей и латников на склоне холма перед позициями принца Уэльского, и ещё несколько сотен на близлежащих полях. Простым пехотинцам и арбалетчикам счёт не вёлся. Естественно, достоверность этих подсчётов вызывает определённые сомнения — потери французов кажутся основательно завышенными, а англичан заниженными.

В течение воскресенья 27 августа были опознаны павшие в бою представители высшей знати. Среди них оказались Иоганн Слепой, король Богемии, брат французского короля Шарль, граф д’Алансон, племянник короля Луи де Шатийон-Блуа, граф де Блуа, Жан, граф д’Аркур, женатый на племяннице короля Рудольф, герцог Лотарингский, Луи де Дампьер, граф Фландрский, и многие другие.

Несмотря на некоторую эйфорию, простительную молодому дворянину, впервые участвовавшему в кровопролитном бою и, пусть номинально, но командовавшему авангардом, Эдуард Вудстокский был непритворно огорчён гибелью такого славного рыцаря, как Иоганн Слепой. И когда над телом короля Богемии Эдуард III испытующе спросил сына, нашёл ли он сражение неплохим развлечением, тот с грустью промолчал. Он был не одинок в своей скорби — король Англии также испытывал чувство уважения к павшему, который был стар годами, но оставался до конца жизни достойным и храбрым воином, учтивым с пленными. Между прочим, граф Саффолкский был обязан ему жизнью: когда французы захватили его в 1340 году во Фландрии, Филипп VI поначалу собирался отрубить пленнику голову, но сохранил графу жизнь исключительно по просьбе Иоганна Богемского.

Торжественная заупокойная месса по мёртвому королю была отслужена воинственным прелатом Томасом Хэтфилдом, князь-епископом Даремским, только-только снявшим боевые доспехи. Именно в честь Богемца принц Уэльский выбрал себе бейдж в виде страусовых перьев, как отметил в своём манускрипте врач принца Джон Ардерн: «Эдуард, старший сын Эдуарда, короля Англии, носил такое же перо на шлеме, и досталось ему это перо от короля Богемии, которого он убил при Креси во Франции. И принял он перо, называемое страусовым, потому, что сей благороднейший король носил его на своём шлеме»⁴³.

Сражение при Креси увенчалось вне всякого сомнения блестящей победой, благодаря которой Эдуард Вудстокский заслужил прочную репутацию доблестного воина. Именно его баталия приняла на себя всю тяжесть боя, а сам он находился в месте, где кипела самая жаркая схватка. Конечно, большая часть стратегических моментов была разработана королём и его советниками ещё до боя, и победу англичан стоит отнести главным образом на счёт этих приготовлений. Но без мужества и твёрдости Эдуарда самые детальные и мудрые планы могли пойти прахом. Исход битвы не был бы столь благоприятным для Англии, если бы не удивительная стойкость принца и его рыцарей.

Эдуард Вудстокский продемонстрировал, что он достоин славы своих предков, от которых унаследовал большую физическую силу и выносливость. Его прадед Эдуард I как-то на турнире в Шалоне в 1279 году поднял с коня вооружённого рыцаря. Дед Эдуард II, хотя и не принимал участия в состязаниях и войнах, был не последним силачом. Его отец Эдуард III также прославился и на турнирах, и в боях. После битвы при Креси за Эдуардом Вудстокским прочно закрепилась не только репутация блестящего придворного щёголя, но и бесстрашного рыцаря. Именно таким он изображён в средневековой английской поэме «Расчётливость и Расточительство»[43] под видом посланника короля, отправленного к двум враждебным армиям.