Но неуместная настойчивость французов избавила Эдуарда III от неудобной ситуации: упрямые галлы вновь попытались поставить телегу впереди лошади и добиться, чтобы осада была снята до сражения. Это дало английскому королю повод отказаться от предварительной договорённости. Встреча представителей 1 августа не состоялась, а перед рассветом следующего дня Филипп VI снялся с лагеря, сжёг палатки и поспешно отступил.

Впрочем, Джованни Виллани излагал события несколько иначе. Он заявил, что 2 августа король Франции вывел свои войска на поле и расположил их для сражения:

«Королю Англии пришлось вооружить и выстроить своих солдат в лагере, но он не хотел выходить на бой. И он послал королю Франции сообщение, в котором заявлял, что сначала возьмёт Кале, а затем, если у того ещё сохранится желание сражаться, они могут пойти во Фландрию, где он будет готов к бою. Король Франции не хотел принимать предложение идти воевать во Фландрии, поскольку среди фламандцев было множество мятежников и его врагов. Видя, что ему не удастся принудить врага к бою и помочь Кале иначе, как подвергнув себя огромной опасности, он ушёл со всем своим войском. Он отошёл на шесть лиг за первый день, а на следующий день вернулся в Париж, оставив своих латников для охраны границ, стяжав тем самым не много чести и понеся серьёзные убытки»⁶⁰.

Имевший уже боевой опыт Эдуард Вудстокский видел, что французы, потрясённые неожиданным манёвром своего короля, который они считали проявлением очевидной трусости, были неправы. Принц отдавал должное полководческим способностям Филиппа VI, который не бросил своих людей в атаку на сильное неприятельское войско, засевшее в хорошо укреплённом лагере. Недавний урок, полученный французским королём при Креси, где он чуть было не лишился свободы и даже жизни, настоятельно подсказывал ему единственно возможное решение — любым способом выманить англичан в открытое поле и разбить их там. Когда стало ясно, что враг на хитрости не купится, Филиппу VI не оставалось ничего, кроме как отступить. Что он, собственно, и сделал.

За развитием событий с беспокойством наблюдали жители Кале, собравшиеся на высоких городских стенах. В ночь прибытия армии Филиппа VI они размахивали флагами, жгли огни, били в барабаны и играли в трубы. Следующей ночью энтузиазма и радости у горожан поубавилось. На третью ночь они зажгли лишь маленький факел, который упал в ров, и спустили флаги — это был сигнал королю Филиппу VI, что они больше не могут держаться и готовы сдаться врагу.

В субботу 4 августа, через два дня после отступления французской армии, ворота города отворились. Из них на низкорослой кляче выехал Жан де Вьен с верёвкой на шее. Капитан Кале был готов принять ещё более смиренный вид и выйти пешком, однако он с трудом стоял на ногах из-за голода и тяжёлой болезни. За ним следовали рыцари и лучшие горожане — также пешком, с верёвками на шеях. Процессия приблизилась к холму, на котором восседал Эдуард III. Рядом с отцом стоял принц Уэльский и молча наблюдал, как Жан де Вьен протягивает королю свой обнажённый меч, а также ключи от города и меч мира, символизировавший власть над Кале. Приняв эти знаки покорности, Эдуард III согласился сохранить жизнь горожанам. Жан де Вьен и несколько представителей знати были отосланы пленниками в Англию. Горожан-французов изгнали, а Кале стал английским владением. Фламандцы требовали разрушить крепость, но король, наоборот, приказал починить укрепления и завезти поселенцев, навербованных по всей Англии.

Подобное мягкое обхождение с неприятелем, оказывавшим активное сопротивление в течение долгих одиннадцати месяцев, не слишком-то характерно для того кровавого времени. Поэтому многие хронисты подозревали, что на самом деле Эдуард III готовился жестоко расправиться с жителями Кале. Одни утверждали, что и знати, и простым горожанам поголовно угрожало повешение, и спасло их только заступничество королевы Филиппы⁶¹. Другие считали, что горожане получили пощаду благодаря вмешательству кардиналов⁶². Так или иначе, но жизни их не лишили, и вряд ли стоит сомневаться, что это произошло по решению короля, который никогда не отличался свирепым нравом — возможно, сказалось также умиротворяющее влияние жены и сына, не считавшего избиение безоружных буржуа рыцарским деянием.

Эдуард Вудстокский, с удовлетворением проследив за благополучной развязкой, занялся подготовкой своего отряда к патрулированию окрестностей города: король приказал очистить их от многочисленных банд грабителей и мародёров, расплодившихся за время осады. Другие капитаны отправились в более глубокие рейды по территории Франции. Несмотря на поражение в бою при Креси и бесславное отступление от осаждённого Кале, французы не потеряли окончательно способности к сопротивлению. В начале сентября 1347 года большой отряд графа Уорикского, разорявший окрестности Сент-Омера, был разгромлен гарнизоном, предпринявшим вылазку при поддержке городского ополчения. Примерно в это же время на флот из десяти судов, плывший из Англии в Кале с конями и грузом хлеба, напал капитан Маро из Булони, известный пират. Он утопил половину кораблей, а остальные захватил.

Военная кампания длилась пятнадцать месяцев. Силы и ресурсы англичан были на исходе. Накапливалась физическая усталость, истощились финансы. Поэтому очередная инициатива кардиналов по организации мирных переговоров была встречена благосклонно обеими сторонами. Переговоры были краткими: только 25 сентября графы Ланкастерский и Хантингдонский получили необходимые полномочия, а уже вечером 28 сентября было подписано перемирие.

Эдуард Вудстокский покинул Кале 12 октября 1347 года на одном корабле с отцом и матерью. Одновременно с ними домой отправилась и значительная часть армии. Плавание выдалось трудным: корабли попали в бурю, часть их отбилась от общего строя и долго блуждала по морю. Принц оказался в числе тех немногих, кому повезло — уже 14 октября он сошёл на берег в лондонском порту.

Его возвращение прошло тихо, безо всякой помпы, хотя ему было чем гордиться. Сложно также переоценить ценность того багажа знаний, который получил Эдуард Вудстокский. Он участвовал во всех основных видах боевых действий — рейдах, стычках, осадах и генеральных сражениях. Опытные соратники по оружию и доблестные противники признали его отважным воином и храбрым командиром. Слава юного рыцаря соперничала со славой его отца и со славой Генри Гросмонтского, графа Ланкастерского, чьи успехи в Гиени были весьма впечатляющими.