После совещания, я вернулся к танку, и первым, кого увидел, был Леша Носов — мой лучший друг и светлая голова, который, впрочем, по моему мнению, сейчас должен был находиться в цехах Танкограда, а не в лесах под Брянском.

Одет Леша был в свеженькую форму и блистал ослепительной улыбкой. За прошедшие несколько месяцев, что мы не виделись, он чуть вытянулся вверх и немного раздался в плечах.

— Димка, друг!

— Леха! Откуда? Какими судьбами?

Мы радостно обнялись, а потом Носов вспомнил о субординации.

— Товарищ младший лейтенант, разрешите обратиться!

— Разрешаю, — улыбнулся я.

— Сбежал я, просто прыгнул в отходящий эшелон, когда тот притормозил… чуть не сорвался, но мужики втянули за руки… потом присягу принял, отправили на фронт. Я просился в нашу 244-ю, но когда сюда смог попасть, от нее уже мало что осталось. Капитан Дуюн пошел навстречу, и определил меня к вам вместо Евсюкова. Вот только с тобой не пересеклись, опоздал я. Так и воюем теперь. Только за мехвода у нас Михалыч, а меня стрелком-радистом посадили.

С одной стороны, я искренне обрадовался Леше. Ближе человека в Челябинске у меня не было, мы с ним многое прошли вместе… с другой стороны, здесь и сейчас было очень опасно, он приехал словно бы на собственные похороны, и ничем помочь я не сумею. Теперь его жизнь в руках судьбы и его собственных. Он сделал свой выбор, и я уважал его за это!

— Рад, что ты здесь! Поговорим позже, мне нужно побеседовать с вашим командиром…

Временный командир танка лейтенант Морозенко оказался прекрасным человеком и ничуть не расстроился, когда я сообщил, что меня вернули в экипаж, а ему приказано явиться к Дуюну для нового назначения. Он быстро собрал вещи и ушел, пожелав всем удачи.

Как только мы остались вчетвером, то и могучий Казаков не выдержал и стиснул меня в объятиях так, что ребра затрещали.

— Не задуши его! — всерьез сказал Корякин. — И не поломай! Он же только после госпиталя…

Казаков испуганно разжал объятия.

— А давайте-ка ужинать! У меня каша готова! — смущенно предложил он. И через пять минут все с удовольствием уплетали обжигающе-горячую кашу.

Я рассказал про госпиталь, умолчав, правда, про историю с убитым врачом. Носов живо поведал, как они сражались за Орел. Казаков время от времени поправлял его, Корякин больше молчал, уйдя в себя.

Потом я пересказал историю о пленных немцах, до ужаса боявшихся «Черных ножей», и все рассмеялись. А Леха сказал:

— Вчера сестра медсанбата Рахиль, да вы все ее знаете, песню сочинила, а Иван и Наум музыку придумали. Сейчас все ее поют! Можно и я попробую? Вам понравится! Жаль, гитары нет…

Он собрался, чуть откашлялся и негромко затянул сочным баритоном: