Тут у нас пошла череда не то, чтобы неудач, но и успехом в полной мере назвать происходящее было сложно. Следующим выстрелом я удачно сбил гуслю очередному немцу. Его чуть завернуло в сторону, но из боя он точно не выбыл. Наружу полезли члены экипажа, надеясь восстановить подвижность машины, но их тут же начали отстреливать снайперы, занявшие удобные позиции где-то позади.

Первый фриц раскинул руки в стороны и упал на чернозем, за ним второй. Остальные попытались было укрыться за корпусом Т-4, но не тут-то было. Уж не знаю, сколько наших стрелков работали по ним, но все, кто выбрался из танка, навсегда легли рядом с машиной.

Потом выстрел — мимо, еще выстрел — ушел вперед, разорвавшись где-то вне моего поля видимости.

Затем повезло?

Попал! Но снаряд рикошетом ушел в землю. Черт-черт-черт! Что же за непруха?

Наш танк сотряс сильный удар. Несмотря на шлемофон, в ушах зазвенело, словно я сидел на самой верхушки колокольни. Автоматные очереди сухо щелкали вокруг, нацеленные на пехоту, но время от времени пули попадали в броню танка, отскакивая от нее и не причиняя нам ни малейшего вреда.

Наконец, следующий выстрел зашел точно в цель, попав между катками немецкого Т-4, который как раз в этот момент неудачно для себя повернулся боком, подставившись под удар.

Что происходит, когда бронебойный снаряд попадает внутрь танка? Филиал ада в отдельно взятом крохотном отсеке. Стальная болванка крушит все внутри. Во все стороны летят осколки, пробивая и разрывая на куски тела членов экипажа. Там не выжить, это понятно. Все внутри превращается в однородную массу, состоящую из частей тел, осколков приборов, сгоревшей электрике… а если еще удачно сдетонирует боезапас, то эффектное зрелище обеспечено!

Бахнуло так, что даже на расстоянии было слышно. Непонятно почему, но соседние машины врага чуть замедлили свой ход.

К сожалению остальные мехводы нашей роты, да и обоих батальонов, мастерством и близко не могли сравниться с Евсюковым — собаку съевшего на полигонных испытаниях. Некоторые машины уже горели, другие нерешительно замерли на месте.

Все, как я и думал. Нашим добровольцам попросту не хватало боевого опыта. Будь рядом с нами больше людей, уже прошедших подобные сражения, и оставшихся при этом в живых, было бы с кого взять пример. А так мы оказались сами по себе. Не то, чтобы кинутые на произвол, но предоставленные собственной незавидной участи. Как щенки, брошенные в воду. Выплывешь — будешь жить! Нет — что ж, Родина тебя не забудет!

Считал ли я, что это неправильно? Что нельзя вот так посылать на смерть тех, кто принес бы гораздо больше пользы в тылу? Кто был не подготовлен по всем статьям, кто впервые увидел врага вживую?

И да, и нет.

С одной стороны, все логично: если ты мастер в своей профессии, то занимайся делом, и оставь военное ремесло тем, кто этому учился. С другой стороны: как запретить человеку идти на святую войну, мстить за погибших родных и близких, за друзей, за знакомых и даже незнакомых людей, за всех, кто уже погиб и кому это еще предстояло! Как это сделать? Посадить наглеца под арест? Но, в таком случае, и пользы такой человек не принесет, а станет лишь обузой.

Я видел перед боем, каким неистовым огнем горели глаза Корякина, всю родню которого вырезали немцы, уничтожив деревню в Курской области. Я знал, что Евсюков потерял сына, объявленного пропавшим без вести еще год назад. И прекрасно чувствовал настроение Казакова, который по своей глубинной сути не мог терпеть несправедливость и готов был голову свою положить на плаху ради будущего страны. Детей у него не имелось, как и жены, родители давно умерли, и был он один в целом мире, словно перст. И дрался он не ради славы, и не ради мести. Ради справедливости и веры в правду, в его личном понимании этих слов.

Сегодня была страшная бойня, где машины шли в лобовую против других машин, и удача улыбалась не самым умелым, а самым везучим. Железо против железа, сила против силы. Я полагал, что у нас преимущество в технике, но постепенно, то один, то другой Т-34 выходили из строя. Казалось бы, простая задача — пересечь поле, рыхлое после ливней, и достичь позиций врага. Но я видел, что же несколько машин завязли в грязи, пытаясь выбраться, но только глубже закапывая себя.

Кажется, свершился перелом. Немецкие танки начали медленно отступать обратно в подлесок, а первые наши машины добрались, наконец, до укреплений и начали наводить нам шок и трепет, давя немцев траками, разрушая и круша все вокруг. Пехота методично зачищала каждый метр пространства, не оставляя ни единой живой души позади.

Я велел Евсюкову стоять на месте, а сам вел прицельный огонь по отступающем силам противника, и за несколько минут умудрился поразить еще две машины! Остальные скрылись за деревьями, но гнаться за ними смысла не было. Никто и не стал этого делать.

— Вперед! — скомандовал я, когда увидел, что целых вражеских танков в нашей зоне досягаемости не осталось.

Мы добрались до немецких окопов как раз вовремя — там шел яростный бой. Пахло кровью, горелым мясом и смертью. Фашисты сопротивлялись, как могли, но я видел, что то один, то другой солдат бросает позицию и спешно отступает по ходам сообщения в обратном направлении.