- Есть труп на Есенина в доме двести восемь! Труп на Есенина в доме двести восемь!

- Понял, - голос диспетчера был ровным. Когда Марат услышал, что диспетчер набрал код вызова по рации, он повесил трубку. Он развернулся и помчался прямо через улицу, цепко держа портфель и холщовую сумку, затем повернулся, чтобы посмотреть на другую сторону улицы. Полицейские машины сошлись на проспекте Просвещения и Есенина и повернули перед ним, двигаясь против движения к Сиреневому бульвару. Они переехали через бордюр у дома Евгения и поднялись по тротуару к кованой решетке. С противоположной стороны третья машина с визгом пересекла движение перед зданием, где находилось бистро и направилось в переулок, в то время как четвертая сделала то же самое с угла, где стоял Марат. Народ из рюмочной "24 часа" высыпал на тротуар, когда кто-то в квартире Евгения открыл огонь по полиции. В одно мгновение звуки выстрелов и разбитого стекла наполнили дождливое пространство, хлопки стрелкового оружия слышались в здании. Затем в переулке тоже раздались выстрелы, и Марат увидел зловещие вспышки пистолетных выстрелов у задней двери дома, из которой он вышел всего несколько мгновений назад. Затем все прекратилось так же внезапно, как и началось. Внезапная тишина вытянула еще больше людей на улицу, как будто их вытащили из подъездов и машин в вакуум, центр которого находился в освещенной входной двери жилища Шофмана. Еще две патрульные машины прибыли с машиной "Скорой помощи", ее сирена разрывала дыру в вакууме, когда толпа разделилась, чтобы позволить фургону "Скорой помощи" подойти как можно ближе к кованой решетке. Полицейские в бронежилетах кричали друг на друга, проклиная толпу, которая роилась вокруг полицейских машин с их вишневыми и звездно-голубыми огнями, мигавшими и сверкавшими на фоне зданий под дождем. Коротковолновые радиоприемники потрескивали, и металлический голос диспетчера стереофоническим эхом отражался от открытых дверей машин. Потрясенный и взволнованный приливом адреналина. Марат пристроился за двумя автомобилистами, которые остановились на обочине перед ним и бежали к призрачной сцене перед квартирой Евгения. Он сгорбился в толпе зевак и прижавшись ближе, плечом прокладывал себе путь к оцеплению, которое полиция успела с поразительной скоростью выставить. Первые носилки появились из парадной двери в ослепительном свете белых ламп, предоставленных телевизионной командой, которая также проложила себе путь к передней части. Оператор следил за носилками с омерзительной интенсивностью, улавливая серую бледность шока на восковом лице жертвы, его рука с капельницей была поднята санитаром, который не сводил глаз с жертвы. За ним быстро последовали вторые носилки с Шофманом, маленьким нескладным евреем под накрахмаленной простыней. один санитар надевал на его обесцвеченное лицо кислородную маску, в то время как другой с другой стороны держал пластиковый пакет с капельницей. Глаза Евгения не были закрыты, а невидяще смотрели в ночное небо. Марат закашлялся, почувствовав жгучий привкус желчи в желудке, но сумел сдержать рвоту. Он оцепенело попятился в толпу, когда двери "Скорой помощи" закрылись и сирена вывела ее на улицу. Он на мгновение прислонился к открытой дверце патрульной машины, где мальчишка патрульный с одной ногой, торчавшей под дождем, разговаривал с диспетчером: "... какая-то пытка. Да, именно так. Нет, оба мертвы. Один попал под пули. Другой был уже мертв, когда мы добрались сюда.".

Нервничая, Марат направился к пустой улице. Он мог думать только о лице Евгения под кислородной маской и о его стонах в зловонном сыром коридоре. Кто наводчик? Это должен был быть Саша Гриневич. Или Чен. Он бы тоже знал о связи Евгения с Маратом. Что, что они такого нового узнали? Внезапно он вспомнил о "Форде" и посмотрел в сторону проспекта. Авто исчезло. Конечно, оно исчезло. Быстро осмотрев другие улицы в обоих направлениях, Марат пересек поспект Просвещения и нырнул в тень.

Он вынул мобильный и вызвал такси на перекресток Энгельса и Просвещения.