— Посмотрите, чего делает, гад! — бормотал Волков. — Паскудыш! Чего вытворяет, холера! Пьяный, что ли? Набрался? Вертолет обогнал состав и понесся дальше, к станции. Никита Матвеевич покачал головой, вытащил смятую пачку папирос, вытряхнул одну и, дунув в мундштук, сунул в рот, полез за спичками, да так и замер — пачка в руке, рот приоткрыт, «беломорину», приклеившуюся к нижней губе, треплет ветер.
— Ты… — прошептал Никита Матвеевич сипло. — Ты… Вертолет опускался прямо на рельсы у пустынных платформ, перекрывая товарняку путь. Состав загудел пронзительно и требовательно. Свет мощных фар локомотива выхватил пятнистый борт и человека, торопливо выбирающегося из кабины геликоптера. Поезд начал тормозить. Из-под колес полетели веселые искры, однако не успевал машинист. Слишком короток был тормозной путь, слишком маленькое расстояние между составом и винтокрылой пятнистой птицей.
— Ты!!! — заорал Никита Матвеевич и, отшвырнув пачку, кинулся бежать по узкой тропинке вдоль полотна, вдоль серых громыхающих вагонов, к станции. Еще один длинный гудок, а затем громкий удар и оглушающий скрежет. Состав выгнулся горбом, словно собирался стряхнуть с себя покатые надоевшие крыши. Локомотив от удара смяло в лепешку, и тут же рванули топливные баки вертолета. Огненный гриб взметнулся ввысь, достав до макушек деревьев, завихрился, а затем сжался, закуклился, но уже заполыхали промасленные шпалы, загорелся под платформой мусор. Электровоз, оказавшийся в самом центре огненного урагана, вспыхнул, будто картонная коробка. «Горб» из вагонов, поднявшийся над рельсами по меньшей мере на метр, покачнулся, но не рухнул, а остался стоять. Никита Матвеевич оцепенело застыл на месте. Папироска била по щетинистой щеке, но он не замечал этого. Человек, выскочивший из вертолета за мгновение до столкновения и шагавший теперь вдоль состава, выглядел более чем странно: в больничной пижаме, заляпанной кровью, потом и копотью, пошатывающийся, предельно уставший, с запавшими щеками и тусклыми кругами синяков вокруг глаз. Увидев его, Никита Матвеевич состроил жуткую физиономию и заорал:
— Ты что ж это делаешь, твою мать?! Совсем, что ли, дошел, а? Ты что ж творишь-то, а?
— Погоди, отец, помолчи. — Человек побрел дальше, не обращая на возмущенно орущего рабочего никакого внимания. А от станции уже бежали люди. С огнетушителями, ведрами, лопатами. Кто-то закричал:
— «Скорую» давайте, живо!
— И пожарных! — вторил надрывный бас. — Где он? Где этот летун, тудыть его за ногу?!
— Сгорел к хренам собачьим!
— Тута он! — завопил Никита Матвеевич. — Здесь! Он потянулся было к человеку в пижаме, но тот вдруг резко обернулся и сказал тихо и страшно:
— Убери руки, отец. Не трогай. Не доводи до греха. Выражение лица летчика заставило Волкова испуганно попятиться, враз поверив: этот убьет и глазом не моргнет. Человек отвернулся и пошел дальше, а Никита Матвеевич остался стоять, шепча себе под нос:
— Полоумный, чтоб ему… Ну его к лешему. Тронулся, видать… Где-то в хвосте состава летчик остановился. Сверившись с какой-то бумажкой, вытащенной из кармана пижамы, он перебрался через неглубокий сугроб и, подойдя к составу, принялся открывать вагонную дверь. Волков слышал, как громыхнул замок, тонко скрипнули петли и створка распахнулась. Человек присвистнул и изумленно качнул головой…
— И после этого вы их не видели? Алексей поплотнее сжал ладони коленями. Он сидел, ссутулившийся, несчастный, на казенном деревянном стуле в кабинете без таблички и номера на двери, с наглухо зашторенными окнами и одной-единственной горящей лампой, стоящей на столе. Плотный добродушный мужик лет сорока пяти, темноволосый, с щенячьими глазами и пухлыми, как пельмени, губами перестал мучить бумагу, посмотрел на Алексея и спросил еще раз:
— Вы их больше не видели? После того, как они покинули больницу?
— Нет, — покачал головой Алексей. — Больше нет. Не видел. Я же говорил…
— Да я просто уточнить хотел. Но ведь, насколько я понимаю, полковник Латко и майор Проскурин обсуждали при вас план дальнейших действий?
— Обсуждали.
— Но о намерении взорвать состав разговор не шел?
— Нет. Я же вам уже говорил, кто и зачем взорвал состав. Неужели это так трудно понять?.. Особист отложил ручку, вытянул из пачки сигарету, предложил Алексею:
— Угощайтесь.
— Спасибо, я бросил.