— Дайте мне с собой виски и немного денег, — прохрипел он. — Когда-то я был королём. Я пойду к окружному комиссару и попрошусь в богадельню, поправить здоровье. Нет, спасибо, я не могу ждать, пока вы пришлёте за мной экипаж. У меня срочное дело личного характера, на юге, — в Марваре.

Он заковылял прочь из редакции и поплёлся в сторону резиденции окружного комиссара[61]. В полдень того же дня мне довелось проезжать по ослепительно-жаркой Мэлл[62], и я заметил скрюченного человека, который едва брёл по белой пыли обочины, держа шапку в руке и выводя унылые трели на манер английских уличных певцов-попрошаек. Вокруг не было ни души, и никакого жилья в пределах слышимости. Вот что он гундосил себе под нос, поворачивая голову то вправо, то влево:

Не дожидаясь продолжения, я посадил беднягу к себе в коляску и отвёз в ближайшую миссию для дальнейшей отправки в приют для умалишённых. По дороге он, не узнавая меня, спел мне этот гимн дважды, а затем я оставил его исполнять гимн перед миссионерами.

Двумя днями позже я спросил управляющего приютом о его состоянии.

— Поступил с солнечным ударом. Умер вчера на рассвете, — сказал управляющий. — Он действительно пробыл полчаса с непокрытой головой в полдень, на самом солнцепеке?

— Да, — ответил я. — Вы не знаете, при нём что-нибудь было, когда он умер?

— Насколько мне известно, нет, — сказал управляющий.

На этом всё и кончилось.