— А о нем самом, Бородаче, что-нибудь удалось найти? — спросил Сологубов. И негромко добавил: — Это же был такой человек...

— Ни в трофейных немецких, ни в наших архивах о нем ничего нет.

— И фамилия Федора Лесникова тоже нигде не упоминается?

Дружинин отрицательно покачал головой.

— Значит, все! — Сологубов тяжело вздохнул.

Как ни готовил он себя все эти дни к самому худшему, известие поразило его. Выходит, все, о чем он рассказывал здесь, в этом кабинете, повисло в воздухе, как табачный дым; все недоказуемо и, следовательно, не принято во внимание. Слова, выброшенные на ветер! И хуже всего было ощущение собственного бессилия изменить это положение, найти доказательства своей правоты. От этого и зрела обида, горьким комом подпиравшая к горлу.

Но вот Сологубов овладел собой, тихо спросил:

— Что же теперь?

— Хочу предложить вам одну работу, — сказал Дружинин.

— Не понимаю.

— У нас есть одно дело, по которому требуется ваша помощь.

— Моя помощь? Но ведь вы же не верите мне.

— Я вам этого не говорил.

— Вы же сами сказали, что нет никаких доказательств.

— Правильно, прямых доказательств нет...

— Но что-то все же, значит, нашли? Да? — Сологубов обрадованно вскинул голову.

— Очень немногое.

— А что именно?

— В трофейном архиве германского генерального инспектора по делам военнопленных нам попался один документ.

— Что-нибудь о Баварском лагере? — нетерпеливо спросил Сологубов.