Она-то в курсе куда я поехал и ждет теперь от меня известий. Только вот обрадовать мне ее нечем.

– Один мам, – голос предательски срывается.

– Ты что-то натворил? – тон родительницы меняется, становится подозрительным.

– Потом расскажу….

– Господи! Ты идиот! Самый настоящий идиот! Что значит хотел задержать, а она прыгнула? Если бы хотел – задержал! И что? Почему точно не посмотрел жива или нет?! А? Отвечай!

Хлесткая пощечина обжигает сначала одну щеку, и следом же вторую.

– Отвечай! Отвечай!

Мама снова и снова наносит удары, я же не сопротивляюсь. Пусть бьёт. Она имеет на это право. Всегда имела. Уже через несколько секунд такой пытки, обмякнув, я падаю перед ней на колени.

– Прости мама! Прости!

Слезы текут по горящем от ударов щекам застилая глаза.

Мама внезапно застыв, смотрит на меня сверху вниз опустив руки:

– Вадюша! Вадюшенька! Ну, что же я делаю!? – родительница обхватывает мою голову, прижимает к себе.

Я же сцепляю руки у нее на талии в замок, прижимаюсь. Мама пахнет так, как помню из детства: сладкой ванилью с привкусом корицы. Только сейчас я понимаю, что так пахнет моя “свобода”, моя “защита”.

– Мам, я не хочу ее возвращать! Не хочу! Я не люблю ее. Она… она трахалась с этим бугаём. Я не смогу ее простить… Она мне противна.

Я не пытаюсь сдержаться. Всхлипываю. Плачу навзрыд.

– Господи! Сынок. Сыночек. Ну миленький, не хочешь не нужно. Не нужно. Все будет хорошо… Только не плачь.

Мама гладит меня по голове. Успокаивающе. А я не могу успокоиться у меня начинается самая настоящая истерика.

– Аня! – за спиной раздается дребезжащий старческий голос. Бабуля. – Аня, что происходит? Вадя! Вадя, внучек!

Это был удар в спину. Эмоции перевалила за край чаши. В голосе бабули было столько сострадания, что сдержать жалость к себе не было просто сил.

– Мам, иди к себе в комнату. Мы разберемся, – отмахивается мама от старушки, сжимая еще крепче мою голову в своих руках.