Из лифта выходили все мои — папа с мамой и Настя. Сестричка мигом поджала губки, неодобрительно взглядывая на гостью. Папино лицо выразило задумчивую рассеянность — или рассеянную задумчивость, а мама всплеснула руками:

— Да куда ж вы? Новый год скоро! Оставайтесь!

— Не могу, простите! — очаровательно улыбнулась Марина, выбивая дробное стаккато каблучками, и заскочила в кабину. — Мне в «Шереметьево»! С новым годом!

— С новым годом! — сверкнула зубками моя родительница. — С новым счастьем!

— Спасибо! — загуляло по лестничной площадке, и дверцы лифта запахнулись.

— Да-а, сын… — вытолкнул отец, путая уважительность с завистью. — Ну, и подружки у тебя… Аллес гут!

— Сердце красавца склонно к измене, м-м? — с ехидцей напела мамуля.

Папа смешался, закидываясь юным румянцем.

— Все мужчины одинаковы, — желчно молвила Настя, и я притянул ревнивицу к себе.

— Облико моралес! — ухмыльнулся я. — Марина выходит замуж!

— Ну, тогда ладно, — подобрела сестренка.

— А давайте выпьем! — бесшабашно, но будто что-то помечая в душе, воскликнула мама. — За ее новое счастье!

— И за наше, майне кляйне! — засуетился отец, тревожно высматривая свое отражение в глазах подруги жизни.

— И за наше, — смилостивилась подруга.

— И за Мишкино! — великодушно пожелала Настя, тотчас же скромно потупив бесстыжие глазки: — За мое еще рано…

— Наливаем, наливаем! — бодрый папин бэк-вокал доносился уже из кухни, перебиваемый грубым звяканьем бутылок и жалобным, долгим перезвоном бокалов.

— Ой! — спохватилась Настя. — Там же «Кабачок» начался!

Сестренка унеслась, на ходу скидывая войлочные сапожки, а мы с мамой рассмеялись, и в обнимку ступили на родную жилплощадь.

— Добро пожаловать, дорогой Карлсон! — дурашливо возгласил я, упомнив мультик. — Ну, и ты заходи… Ай!

Мамуля в лучших Настиных традициях ущипнула меня за мягкое место. Подскочивший отец угодливо протянул ей бокал белого муската, и мамины глаза увлажнились, сверкая ласковыми искорками.