То же самое происходило и на территории современного Кармаскалинского района. Старожилы утверждали, что муку делали из лебеды и из желудей. Ели также древесную кору, лебеду, крапиву, различные травы и коренья, лишь бы хоть немного набить желудок и обмануть голод. «Известия Башкирского ЦИК» это время описывали так: «Затерянные среди снежной пустыни, башкирские деревни, отстоящие на сотни верст от железных дорог, обычно поддерживали между собой связь конным путем, но теперь вследствие бескормицы лошади почти все погибли, и всякая возможность общения с внешним миром для этих селений потеряна. Оставшиеся в живых люди настолько обессилели, что пешком ходить не в состоянии. Деревни занесены снегом, и добраться до них можно только на лыжах… Когда даже является откуда-нибудь возможность получить помощь, население не может этим воспользоваться: лошадей, чтобы привезти хлеб, нет, люди еще бродят или лежат опухшие, в ожидании смерти. Из изб, занесенных снегом, не слышится лай собак: они давно съедены. Не видно дыма из труб – топить некому…»174.
Помимо голода настоящим бедствием для сельчан стали повальные болезни. Тиф, дизентерия, холера буквально косили людей.
Хасан Бахтиярович Бахтияров рассказывал об этом времени так: «Сразу же после гражданской войны по всей необъятной стране разразились эпидемии.
Тиф, чума, холера выкашивали людей чуть ли не целыми деревнями. Докатилось это и до наших краев. Только в нашей семье от холеры умерло семь человек. Моего отца к тому времени уже не было в живых, он погиб в боях гражданской. И надо же было такому случиться, что в 1921 году от западных границ страны и до Урала разразилась ужасная засуха. Всходы хлебов были буквально выжжены солнцем дотла. Голодный год в Поволжье и на Урале даже отмечен в учебниках истории. Бескормица убивала людей пуще холеры. Помню, мы, мальчишки, как только сошел снег, бегали в поле собирать уцелевшие колоски. Никто тогда не знал, что зерно, прозимовавшее под снегом, становится ядовитым. И в деревнях люди ели его и умирали, даже не зная, от чего. К тому же в те годы в башкирских селах и аулах не сажали картошку, не выращивали никаких овощей. Дыхание смерти, казалось, носилось в воздухе».
Пусть и намного запоздав, правительство страны приняло меры по борьбе с голодом в Приуралье и Поволжье. Страна, разоренная семью годами 1-й мировой и гражданской войн, изыскивала все возможное для помощи голодающим. В этих условиях руку помощи Советской России протянул американский народ. В США была учреждена Американская администрация помощи (АРА), которая, по соглашению с правительством России, с сентября 1921 года начала действовать в стране. Газеты того периода, в частности уфимская газета «Власть труда» за 1922 год, отмечали: «1-е августа настоящего года количество питаемых детей доведено до 4170000. 15-го августа по всей Сов. России действовало 18000 столовых, в которых питалось всего 10390 тысяч. За это время АРА распределила 325000 посылок, массу медикаментов, одежды, снабдила сывороткой прививок против эпидемии все уезды…»175. Львиная доля американской помощи была распределена среди голодающих Поволжья и Приуралья. Так, в течение 1921-1922 годов АРА отпустила только в один Белебеевский уезд 227666 пудов продовольствия, одежды, медикаментов (поступать все это начало с декабря 1921 года), в то время как государственная помощь составила 56757 пудов176. Такое же происходило и в других пораженных голодом областях страны.
В результате голода 1921-1922 годов и миграции населения в другие области страны население Башкирской республики сократилось на 22 процента. Многие бежали из родных краев в более сытные регионы, в основном в Среднюю Азию и Сибирь, где проживало много татар. К этому времени вдвое уменьшилась площадь крестьянских посевов. Полных количественных данных о числе умерших во время голода 1921-1922 годов по селениям района не имеется. Если в 1917 году в Бузовьязах проживало в 450 дворах 2875 человек, а в 1920 году численность населения выросла до 3748 человек (657 дворов), то через пять лет количество дворов сократилось до 556.
Большой голод 1921-1922 годов можно считать своеобразным эпилогом гражданской войны и политики «военного коммунизма». Политику продразверсток в деревне сменила «новая экономическая политика» – нэп, принятая на X съезде РКП (б) в марте 1921 года. Переход к нэпу вел к улучшению политического и экономического положения в стране. Нэп допускал многообразие форм деятельности и собственности в экономике – государственного, кооперативного и частного предпринимательства и торговли.
После голодных лет в деревне не оставалось никакого зерна. В этих условиях государство выделило для посевов семенное зерно.
В хозяйственном развитии страны в этот период наметились две линии: «Одна линия развития – капиталистическая, когда на одном полюсе накапливается капитал, а на другом – наемный труд, нищета. Другая линия развития – через наиболее понятные, легкие и доступные крестьянству приемы кооперации – к социализму»177.
Первой и главной мерой нэпа стала замена продразверстки строго фиксированным продовольственным налогом, установленным первоначально на уровне примерно 20% от чистого продукта крестьянского труда (т. е. требовавшим сдачи почти вдвое меньшего количества хлеба, чем продразверстка), а затем снижением до 10% урожая и меньше, принявшем денежную форму. Оставшиеся после сдачи продналога продукты крестьянин мог продавать по своему усмотрению – либо государству, либо на свободном рынке. Таким образом, крестьянин был заинтересован в том, чтобы получать большее количество сельскохозяйственной продукции.
С переходом к нэпу стала возрождаться кооперация. Развертывалась деятельность сельскохозяйственной промысловой, потребительской, кредитной и других видов кооперации. Роль производственных кооперативов в сельском хозяйстве была незначительна (в 1927 году они давали только 2% всей продукции сельского хозяйства и 7% товарной продукции), зато простейшими первичными формами сбытовой, снабженческой и кредитной кооперации было охвачено к концу 1920-х годов больше половины всех крестьянских хозяйств. К концу 1928 года непроизводственной кооперацией различных видов, прежде всего крестьянской, было охвачено 28 миллионов человек (в 13 раз больше, чем в 1913 году). В обобществленной розничной торговле 60-80% приходилось на кооперативную и только 20-40% на собственно государственную, в промышленности в 1928 году 13% всей продукции давали кооперативы. Существовало кооперативное законодательство, кооперативный кредит, кооперативное страхование.
Активное участие в кооперации населения принимали местные коммунисты и комсомольцы. Так, в Бузовьязах была организована артель инвалидов «Ярдам», филиал Уфимской артели инвалидов с таким же названием. В эту артель вступали инвалиды из Бузовьязово, Александровки и Муксиново. Вступали не только инвалиды, но и вполне здоровые люди. Артель имела две мельницы в Александровке и Тугаево, свой магазин, пекарню, в которой пекли баранки и сушки. Главным пекарем пекарни работал Ахметсултан Абдеев. Кроме того, у артели имелся постоялый двор для проезжающих, или же, по-современному, гостиница, молочно-товарная ферма в Александровке, свиноферма, огород для выращивания овощей. Артель обеспечивала различными продуктами питания уфимских инвалидов. Артель была ликвидирована с началом коллективизации.
Возродилась кредитная система. В 1921 году был воссоздан Госбанк, начавший кредитование промышленности и торговли на коммерческой основе. В 1922-1925 годах был создан целый ряд специализированных банков: акционерные, в которых пайщиками были Госбанк, синдикаты, кооперативы, частные лица и даже одно время иностранцы, – для кредитования отдельных отраслей хозяйства и районов страны; кооперативные – для кредитования потребительской кооперации; организованные на паях общества сельскохозяйственного кредита, замыкавшиеся на республиканские и центральный сельскохозяйственные банки; общества взаимного кредита – для кредитования частной промышленности и торговли; сберегательные кассы – для мобилизации денежных накоплений населения. На 1 октября 1923 года в стране действовало 17 самостоятельных банков, а доля Госбанка в общих кредитных вложениях всей банковской системы составляла 2/3. К 1 октября 1926 года число банков возросло до 61, а доля Госбанка в кредитовании народного хозяйства снизилась до 48%.
Экономический механизм в период нэпа базировался на рыночных принципах. Товарно-денежные отношения, которые ранее пытались изгнать из производства и обмена, в 1920-е годы проникли во все поры хозяйственного организма, стали главным связующим звеном между его отдельными частями.
Крестьянская беднота – типичная фигура деревни. В условиях нэпа беднота размывалась, численно сокращаясь: к 1925 году она составляла 26% сельского населения страны, а через два года уже 22%. В результате аграрной революции беднота увеличила свое землепользование в два с лишним раза. Но материалы статистических исследований показывают, что общий уровень экономического благосостояния бедняцкого двора не позволял ему вести самостоятельное хозяйство.
В то же время значительная часть бедноты не могла справиться с обработкой собственной земли. По этой причине деревенские бедняки были вынуждены сдавать свои земли в аренду более богатым односельчанам. К концу восстановительного периода бедняки составляли более 80% сдающих земли в аренду.
Другая часть бедняцких хозяйств стремилась освоить землю, привлекая для этого наемный скот и инвентарь. Широкое распространение получил наем – сдача рабочей силы с инвентарем и скотом.
Ограниченные возможности бедняцких хозяйств, их нерентабельность часто не обеспечивали даже простого воспроизводства, приводили к разорению, заставляя жить от урожая к урожаю.
Центральной фигурой доколхозной деревни было среднее крестьянство. К середине 1920-х годов середняцкий слой увеличился по сравнению с дореволюционным периодом в 3 раза и продолжал расти с каждым годом. К 1925 году середняцкими считались 61,1% крестьянских хозяйств, а через два года – уже 62,7%.
Осереднячивание выражалось не только в численном преобладании данного слоя, но и в том, что на середняцкую группу приходилась большая часть средств производства и посевных площадей деревни.