Об уходе государя говорили, как о смене неугодного министра; о том, что скоро убьют царицу и Вырубову, подругу царицы, фаворитку, говорили так же просто, как о какой-то госпитальной операции…
Демонстрации начинают нарастать 23–27 февраля. Сначала на улицы выходят 100 тысяч рабочих, потом их число увеличится до 300 тысяч. Для Петербурга это просто невероятное число. Ни в Москве, ни в России об этом еще не знают. Казаки и полицейские пытаются что-то делать, они стреляют в народ, бьют людей нагайками, но никого уже не удержать, никто уже не боится, и вот, по свидетельству очевидцев, когда солдаты начинают стрелять поверх голов, толпа отвечает смехом. Когда солдаты начнут стрелять в толпу и на снег падут первые убитые, толпа рассеется, но только по подворотням, и потом соберется вновь. Люди понимают, что, в общем, город принадлежит им. Они начинают ходить по улице огромными толпами, но у них еще нет никакого оружия. Тем не менее полиция уже не справляется, и в Ставку, в Могилев, летят телеграммы Николаю II: ситуация надвигается, в общем, достаточно сложная, пока не катастрофичная, но…
Петроград. Женщины маршируют к Думе.
Когда солдаты начнут стрелять в толпу и на снег падут первые убитые, толпа рассеется, но скоро соберется вновь. Люди понимают, что, в общем, город принадлежит им…
Мы должны помнить, что любой начальник департамента боится замминистра, замминистра боится министра, министр боится премьер-министра, первый премьер-министр – царя, все боятся говорить правду, все начинают врать, говорить: «довольно тяжелая», «не катастрофическая», «не самая легкая ситуация, которую мы, однако, сможем разрешить»… Такие формулировки я много раз слышал на всяких разных совещаниях по сложным вопросам. Все всегда пытаются начальству сказать: все оʼкей, ну, так, есть проблема… А царю уже великие князья пишут: «Государь император Николай Александрович, как это ты не понимаешь, что творится в Петербурге?» И царь распускает думу. Точнее говоря, он приостанавливает собрание думы, и дума расходится. Члены думы еще сидят в Таврическом дворце, но бездействуют.
Николай со своей семьей на смотре войск в 1916 году.
Надпись: «1917 г. Дни революции. Войска на Литейном проспекте».
Двадцать седьмого февраля массовые протесты переходят в вооруженное восстание. В Питере расквартировано много солдат, много армейских частей, сейчас это узловой центр переброски частей на фронт. Начинается четвертая волна призыва. Солдаты – это люди, которые уже когда-то служили в армии, люди более старшего возраста и деревенские парни, совсем молодняк. Размещены они, условно говоря, «вповалку». В казарму на двадцать тысяч человек запихивают сорок тысяч. Спят они по очереди, спят «вприсядку», на фронт ехать не хотят, в казармах этих сидеть не хотят, условия содержания скотские. В казармах и начинается восстание: солдаты начинают убивать офицеров; офицеры пытаются образумить солдат, солдаты поднимают восстание и будят соседей. Соседние части также берут оружие и выходят на улицу. 20 февраля Петроградский гарнизон и Балтийский флот переходят на сторону революционеров. Начинается захват госучреждений, по классической схеме: арсенал, правительственные учреждения, суд, телефон, телеграф. Ленин потом скажет, что это он придумал, но все это было изобретено прежде. Одна часть демонстрантов сжигает здание окружного суда. Вторая часть демонстрантов идет в «Кресты», знаменитую тюрьму, и освобождает оттуда практически всех, в особенности политзаключенных. В основном это леваки, члены большевистской партии, которых арестовали в январе, чтобы обезглавить готовящийся протест. У восставших – у солдат, у пролетариата, у рабочих, у крестьян, у гражданского населения, вообще у всех тех, кто находится на улице, – появляется оружие. Солдаты готовы стрелять, они стреляют в ответ по казакам. Глава думы Родзянко строчит телеграмму царю в Ставку: мол, у нас одни солдаты стреляют в других солдат. И это более или менее соотвествует действительности. Открытое восстание начинается 27 февраля, и Александр Керенский, будущий глава Временного правительства, впоследствии скажет: «Революция случилась за 72 часа». Следите за руками, смотрите, как все происходит. Столица захвачена, никакого сопротивления ни правительство, ни воинские части уже не оказывают. Солдаты смешались с гражданскими, все кричат: «Долой царя, долой Романовых, долой самодержавие, долой войну, хлеба…»
Петроград. Демонстрация.
Итак, 27 февраля вооруженная толпа подходит к Таврическому дворцу. Толпа окружает дворец, в котором заседает дума. Дума указом царя распущена, но члены думы не расходятся: они как бы собрались здесь частным порядком. Эти люди принимают решение назвать себя «временным комитетом», и позже Милюков лицемерно напишет: мол, это дума превратила восстание в революцию; мы, дума, дали им знамя; мы, дума, стали их центром; мы создали революцию. Моментально, по образцу 1905 года, образуется Петроградский Совет рабочих депутатов; к нему позже добавятся «солдатские депутаты», но пока, по традиции 1905 года, он называется Советом рабочих депутатов. Это сильная организация. Во всех государственных зданиях начинаются аресты министров. Параллельно в Ставке царь Николай II до сих пор не понимает, что происходит…
Петроград. Кавалеристы.
Начальник департамента боится замминистра, замминистра боится министра, министр боится премьер-министра, первый премьер-министр – царя, все боятся говорить правду, все начинают врать…
Члены думы вышли навстречу бунтовщикам. Сидели себе люди в хороших костюмах в кабинетах Таврического дворца, снаружи бушевала толпа солдат, матросов и рабочих. Вдруг они услышали, что толпа пришла их защитить от царя, и они решили возглавить эту толпу. В означенный момент встретились две силы, которые нужны для любого государственного переворота: улица и представители более или менее официальной власти. Даже если бы не было думы, подошли бы любые представители этой второй силы – и отколовшиеся министры, и какие-нибудь люди с официальными мандатами, готовые сомкнуться с улицей. Так началась революция.
Автомобиль, оснащенный лыжами и трассами для движения по снегу. Надпись: «1917 г. Дни революции. Автомобиль-сани бывшего царя Николая II».