Еще один интересный социальный слой – еврейская молодежь. У этих людей нет социальных лифтов, их родителей только что выгнали в результате отступления Русской армии за линию фронта, и теперь они пытаются устроиться в России. Нарушена их черта оседлости, их права попраны, карьеры им не сделать, образования не получить – поэтому они идут в «бомбисты». Не все, конечно, но многие: а все потому, что они пассионарные, умные ребята, но реализоваться у них никак не получается.

Большая проблема в то время – нехватка полиции. Откуда эти казаки с нагайками? Полицейских заменяли военными. Правда, полицейских учили ловить, заламывать руки, отводить в околоток, допрашивать. А чему учили солдат? Колоть штыком и в крайних случаях стрелять. И казак колет и стреляет, как следствие – насилие и трупы. Этот маховик насилия всегда раскручивается с двух сторон, и именно этот процесс характеризуется сухой фразой из учебника: «конфликт между властью и обществом».

С плебсом понятно, а что же с элитами? Без брожения умов в элитах никакой революции никогда не получается. Начнем с буржуазии. Она представлена среди многочисленных партий Государственной думы; у буржуазии есть деньги; во время войны буржуазия организовала несколько союзов, и самые большие – Всероссийский земский союз, Городской союз и Центральный военно-промышленный комитет.

Эти союзы собирают деньги, помогают фронту провиантом и снабжением, устраивают госпитали. В госпиталях работают, помимо обычного персонала, жены богатых людей. В госпиталях, например в Крыму, работают члены царской семьи. И это не зазорно, даже считается хорошим тоном.

В чем плюсы и минусы этих союзов? В Москве, например, эти союзы контролируют рабочие комитеты, и, когда начинаются стачки на предприятиях, они, через рабочие комитеты, решают вопросы стачки деньгами. В Питере, наоборот, большинство этих союзов промышленников считают возможным влиять на власть иным образом, а именно – угрозами: «За нами работники, их много, если мы сейчас не будем сдерживать их, мы выпустим их на вас, уважаемые самодержавные товарищи». К концу 1916 года ситуация становится все тяжелее, и Гучков, глава Центрального военно-промышленного комитета, позднее напишет, что уже в то время готовился заговор против царя. В общем, члены буржуазных общественных организаций, союзов, готовы были «заходить деньгами» в решении разных вопросов и действительно планировали свергнуть царя.

Великие княжны Ольга и Татьяна в перевязочном пункте в лазарете.

1914

В Государственной думе были представлены следующие силы: октябристы, националисты, правые, кадеты, прогрессисты, центристы, социал-демократы, трудовики, беспартийные. Дума полностью оппозиционна правительству и государю императору. Чем хуже дела на фронте, тем больше растет авторитет думы. Эта тенденция проявляется в конце 1915 года и продолжается весь 1916 год.

Александра Федоровна с дочерями ассистирует княжне Вере Гердойц в операционной. Анна Вырубова у изголовья.

1915

И осенью 1916 года в умах российских элит, буржуазии, думы, а впоследствии и царской семьи появляется идея «ответственного министерства». О чем же шла речь? Прежде правительство несло ответственность только перед одним человеком – перед государем императором. Теперь в чрезвычайных ситуациях правительство должно было давать отчет в своих действиях парламенту, то есть Государственной думе. И эта идея захватывает умы, все чувствуют, что найден спасательный круг: кажется, воспользуйся им сейчас, и все срастется, все снова станет хорошо. Некоторые участники этого великого брожения воспринимают идею «ответственного министерства» для чрезвычайной ситуации как панацею, другая часть общества считает, что это первый шаг к конституционной монархии. Кто-то еще, например государыня императрица, считает, что дело пахнет изменой. Повторимся, дума полностью оппозиционна Романовым, дума оппозиционна Николаю, и это только начало.

Многие историки считают истоком Февральской революции события 1 ноября 1916 года: речь главы прогрессистов Милюкова, направленную против царицы и против премьер-министра Штюрмера. Эта речь называется «Глупость или измена?» В этой речи Милюков приводит данные, согласно которым Петербург наводнен немецкими шпионами. Ходят слухи, что триумвират – царица, премьер-министр и Распутин – хочет отдать Россию немцам. Ходят слухи о сепаратном мире с Германией, но помыслить о том, что дума наедет на царскую семью, до 1 ноября 1916 года, никто не мог. Впрочем, таково свойство истории: еще вчера невозможно было во что-то поверить, а сегодня это уже само собой разумеется. И пощечина, которую Милюков с думской трибуны нанес императрице и царю, не вызывает никакой обратной реакции. Штюрмера вскорости отправляют в отставку, и в обществе поселяется мысль: «Значит, Милюков прав, ну, конечно, измена! Не зря же нам отдали, скормили этого Штюрмера. А ведь на самом деле скормить нам следовало и императрицу с Распутиным». Впрочем, Распутина, как мы помним, позже «скормят»…

Еще одна важная сила – это сообщество, которое позднее назовут «великокняжеской фрондой». Великий князь Николай Михайлович, дядя царя Николая II, великий князь Александр Михайлович, мать государя Мария Федоровна и великий князь Павел Александрович напрямую потребуют от Николая II конституцию. Великий князь Дмитрий Павлович позже окажется одним из убийц Распутина, а пока «великокняжеская фронда» настроена против царя и царицы. Все понимают, что так жить дальше совершенно невозможно. Впоследствии, в марте 1917 года, три великих князя напишут проект полной конституции русского народа.

Меня всегда занимал вопрос: почему, когда от престола отрекся Николай, а следом – его брат Михаил, никто из великих князей, стоявших дальше в династическом порядке, не захотел взять власть в свои руки? Да, кто-то состоял в морганатическом браке, кто-то долго жил за границей, кто-то просто боялся ответственности… В общем, все эти великие князья отступили… А пока, в ноябре 1916 года, «великокняжеская фронда» тоже хочет «ответственного министерства» и устранения Распутина. Последний козырь в этой колоде – глава думы, председатель Родзянко, который тоже, вместе с «великокняжеской фрондой», требует «ответственного министерства». Общее мнение: господин Романов, дайте, мол, нам как минимум конституционную монархию, потому что так уже жить нельзя. В то же время среди «великокняжеской фронды», в думе, среди всех этих союзов промышленников возникают более или менее различные идеи устранения царя: свержение царя, создание ситуации для отречения царя, вплоть до убийства царя. Разные имена звучат в ответ на вопрос, кому предстоит передать власть. В частности, одно из таких имен – великий князь Николай Николаевич. Насчитывается более тридцати заговоров! Конечно, об этих заговорах знает царь, а потому уместно задать главный вопрос: «А что же Романов? А что господин Романов, Государь Всея Руси Николай II, он – что?»

К этому моменту он наделал уже массу кадровых ошибок: как мы уже говорили, он был плохим политиком. Он мог быть хорошим политиком и даже государем, может быть, в 1600 году, в 1700 году – уже с натяжкой, а для 1917 года он – плохой политик, плохой менеджер, плохой администратор, плохой царедворец. Он не создает своего «ближнего круга», своей «команды» – это не по нему, он не умеет играть в эти игры. Он постоянно делает ошибки в кадрах, назначениях, он плохой полководец, что доказывает на фронте. Самое страшное, что он ни черта не понимает в том, как устроена страна. Вдумаемся, как звучит: «царь, государь всея Руси»… Но он ни черта не понимает, что это такое. Ему пишут великие князья: «Жена тебя обманывает, ты не знаешь, что творится в тылу; ты не понимаешь, что творится в Туркестане, в Петрограде…»

Ноябрь 1916 года. Все говорят, что Распутин назначает министров, что Распутин приносит императрице бумаги на стол, а она уже сообщает Николаю, кого ставить. Он ставит тех, о ком она говорит, так как не умеет работать с общественным мнением. Он еще скажет Керенскому, о котором мы еще вспомним: «Как жаль, что мы с вами не познакомились раньше».

Как же это может быть, Романов, а где вы раньше были, на Марсе? Вы не видели, что Керенский – восходящая звезда Государственной думы? Ах да, вы же просто в думу не приезжали… Вернее, приехали однажды, и эффекта «пиар-акции», которую вы провели, хватило на две недели. Вы же этим не занимаетесь, вы не умеете работать с общественным мнением, вы же считаете себя выше этого: зачем, мол, этот «пиар», кому нужен? Это же что-то чуждое – какая-то реклама, пиар, – это пусть остается на Западе, в Америке… Вы же выше этого, вы же «помазанник Божий»…