Книги

Будь проклята Атлантида!

22
18
20
22
24
26
28
30

Земля на уступах подсохла, и вновь вся община высыпала на поля. Мужчины рыхлили почву, женщины прятали в нее зерна, дети отгоняли птиц. Раз, когда Уфал с Ором рыхлили землю на том уступе, с которого видели приезд гостей, с тропы внизу посыпались камни, и на поле, отдуваясь, выбрался Агдан.

— Побеседуем, — сказал он, отдышавшись, — скоро мне уезжать, а я еще не посоветовался с тобой о важном деле.

Ор продолжал ковырять землю. Голоса атлантов доносились до него. Ип верно сказал: богатый друг Агдана просит в жены Иллу. Агдан говорил с отцом, но тот не хочет принуждать дочь. А девчонка не понимает своей удачи, ждет какого-то героя. Где они нынче, да и кому нужны!

— Ну, — сказал Уфал, — девчоночьи мечты пройдут. А что сестра не хочет в мужья столичного слюнтяя с мягкими руками и хвастливым языком, тут она права. Найдется крепкий пахарь в своей общине…

— Ладно, — Агдан вновь подавил злость на тупого общинника, — чем спорить, подумай лучше о богатом выкупе, который можно взять за сестру. Та-рар, если чего хочет, не скупится! А на добрую связку браслетов можно купить еще и рабов, и скота, и два-три добрых поля из тех, что не идут в передел.

Покосившись на братьев, Ор увидел, что Уфал уставился в землю, а Агдан сидит, отвернувшись, словно боясь спугнуть мысли брата.

— Хорошо, — сказал, поднимаясь, старший, — поговорю с сестрой.

— Вот это дело! — просиял Агдан. — Скажи, семье очень нужно. Она добрая девушка.

Но разговор с Иллой, видно, не состоялся. Вернувшись с поля, Уфал с Ором застали общину в волнении. В двух домах слышались крики и плач, а перед усадьбой Храда толпились кучками соседи, бросая на запертые ворота недобрые взгляды. Перед Уфалом люди расступились, но не уходили. Ворота приоткрыл Храд и, впустив сына с рабом, тут же захлопнул. Из дома выглянул Агдан. Лицо у него было растерянное. Братья заспорили.

Все рабы сидели в хлеву, шепчась и по очереди выглядывая. Ору рассказали, что Тарар утром уехал на лошадях с сельскими юношами в горы. Будто бы он обещал им богатые подарки, если они влезут на крутые скалы у самых льдов и достанут… что? Даже Ип не знал.

Двое юношей, связавшись ремнями, пытались влезть на обрыв за «этим» — и сорвались. Одного привезли мертвым, а другой сильно изувечен — выживет ли? Общинники очень злы на горожанина.

— Ух, люблю, когда узкоглазые ссорятся! — потер руки Ип.

— А часто так бывает? — поинтересовался Ор.

— Нередко. Случается, что и убивают друг друга. Но сегодня, — закончил либиец с сожалением, — схватки не будет. Деревенские струсят, ведь у наших на шеях знаки с четырьмя веслами.

Он оказался прав. Храд пошел в комнату, где отсиживался виновник смуты, вынес оттуда две связки желтых колечек, передал их через ворота — и соседи разошлись. Гости уехали, едва рассвело.

Пострадавшего вылечили в храме Цфа. Через одну луну Ор увидел, как юноша, кривясь на левый бок, ковыляет по полям. В хозяйстве его семьи прибавилось три коровы, а у родичей погибшего — целых семь!

Ор пробовал так и сяк соединить между собой происшедшие события и подслушанные разговоры, но ничего не получилось. А в его жизни все осталось по-старому.

Тейя повернулась к нефритовой статуэтке Лоа, покровительницы пения, тронула тетивы звучащего лука и снова пропела: «Я иду к тебе, как к костру: руки согреть или сгореть…»

Нет, мелодия не приходила — та единственная, с которой слова сплавляются, как разные металлы в могучую бронзу. «Я иду к тебе, как…» Правда, Италд с его высокорожденными друзьями скорее всего сочтут песню слишком открытой и простой.

Вот «Жалобу клинка, уроненного в море» они одобрили, и Италд просил еще таких же, чтобы были протяжны, заунывны, как древние сказания или храмовые гимны. Ну, она будет петь высокородным то, что им нравится. Но почему ей нельзя петь другие песни — для тех, кто примет и поймет их?