— Тьфу ты, пропасть! — воскликнул я по-английски, встав и ударив себя кулаком в грудь, — пожалуй, это могло показаться мелодраматичным, — какого же черта вы не видите, что я — англичанин, а не провокатор? Мельников должен был хоть что-то рассказывать вам обо мне. Если бы не я, он бы сюда не вернулся. Разве он не говорил вам, как мы вместе жили в Выборге, как он помог мне переодеться, как выпил весь мой запас виски, как…

Доктор вдруг привстал со своего стула. Застывшая вежливая улыбка, не сходившая с его губ с начала беседы, внезапно превратилась в широкую ухмылку.

— Так это вы давали ему виски? — перебил он меня по-русски.

— Разумеется, я. Мы…

— Тогда вопрос исчерпан, — взволнованно сказал он. — Посидите пока, я скоро вернусь.

Он вышел из комнаты и быстро направился к входной двери. У меня шевельнулось подозрение, что он хочет меня выдать, я выглянул в прихожую и нащупал небольшой револьвер, который был у меня при себе, потом оглядел комнату в поисках пути к спасению на случай опасности. Доктор открыл входную дверь, вышел на площадку, внимательно оглядел лестницу сверху и снизу, вернулся и закрыл все другие двери в прихожей, прежде чем снова войти в кабинет. Он подошел к тому месту, где я стоял, и посмотрел мне прямо в глаза.

— Почему же вы не приехали раньше? — тихо воскликнул он.

Мы быстро сдружились. Исчезновение Мельникова было для него полной загадкой, которую он не мог разгадать. Он никогда не слышал о Зоринском, но имена ничего не значили. Ему казалось странным, что за Мельникова потребовали такие огромные деньги, и он считал, что я поступил неразумно, отдав всю сумму заранее, каковы бы ни были обстоятельства; но тем не менее он был вне себя от радости, узнав о перспективах его освобождения.

После каждого визита к Зоринскому я звонил Доктору, чтобы сообщить ему последние новости. В это утро я рассказал ему, что накануне вечером Зоринский уклонялся от расспросов, как будто решил отложить дело на полку. Уже миновала середина января, но, судя по всему, никаких вестей по делу Мельникова не было.

— Есть еще кое-что, Доктор, что меня беспокоит, — прибавил я. — Зоринский чрезмерно любопытен относительно того, где я бываю, когда не нахожусь у него в доме. Так уж получилось, что он знает, по какому паспорту я живу, и при таких частых проверках документов мне хотелось бы получить другой. Вы не знаете, что бы сделал Мельников в такой ситуации?

Доктор ходил по комнате взад-вперед.

— Вы не могли бы назвать мне ваше имя по документам? — спросил он.

Я показал ему все свои документы, включая справку об освобождении, и объяснил, как их получил.

— Что ж, должен сказать, ваш господин Зоринский определенно полезный знакомый, — заметил он, поглядев на справку и со знающим видом покачав головой. — Кстати, позвольте спросить, он вам дорого обходится?

— Он сам? Да нет, он мне совсем ничего не стоит или очень мало. Помимо шестидесяти тысяч за Мельникова, — я стал считать, — дал ему несколько тысяч на разные сопутствующие расходы; я плачу за еду, хоть он и отказывается; подарил его жене на Новый год дорогой букет, который ей очень понравился; потом дал ему деньги для сестры Мельникова, и еще…

— Для сестры Мельникова? — воскликнул Доктор. — Но у него нет сестры!

Вот тебе на! Нет сестры… так куда же девались деньги? Я вдруг вспомнил, что Зоринский как-то раз спросил, не могу ли я дать ему английские деньги. Я сказал об этом Доктору.

— Осторожно, друг мой, осторожно, — сказал он. — Ваш знакомый, безусловно, умный и полезный человек. Но боюсь, вам придется и дальше платить за несуществующую сестру Мельникова. Не надо подавать виду, что вы узнали. А насчет вашего паспорта спрошу у Шуры. Кстати, — добавил он, — уже двенадцать. Вы не опоздаете на свою драгоценную демонстрацию?

Я заторопился.

— Дам вам знать, как пойдет дело, — сказал я. — Вернусь дня через два-три.