К тому времени, когда Фостер вернулся из Центральной Америки, Соединенные Штаты окончательно вступили в Первую мировую войну. Он взял отпуск в фирме и попытался поступить на военную службу, но плохое зрение - недуг семьи Даллесов - не позволило ему этого сделать. "Дядя Берт" добился того, что ему присвоили звание капитана и назначили юридическим советником нового Совета по военной торговле, которому было поручено превратить американские заводы в эффективных поставщиков военного снаряжения. Во время пребывания в Вашингтоне он познакомился с одним из самых известных финансистов эпохи Бернардом Барухом, который работал над другой комиссией, связанной с войной, и произвел на него сильное впечатление. Барух сделал состояние на спекуляциях сахаром, когда ему было еще двадцать лет, и стал одним из самых богатых и влиятельных участников сделок на Уолл-стрит. Фостер нашел в нем наставника, образец для подражания и родственную душу. Позже он даст Фостеру решающий толчок к продвижению на высший уровень международной дипломатии.
Работая в Совете по военной торговле, Фостер также привлекал новых клиентов для Sullivan & Cromwell и поддерживал уже имеющихся. Он обеспечил выгодные государственные контракты для компании Aetna Explosives Company, а также организовал фиктивную продажу акций американским инвесторам принадлежащей Германии компании Mumm Champagne Company, чтобы избежать ее захвата правительством США. Уже тогда ему было удобно одновременно отстаивать интересы США и клиентов Sullivan & Cromwell.
* * *
Перемирие, завершившее Первую мировую войну, вступило в силу в одиннадцатом часу одиннадцатого дня одиннадцатого месяца 1918 года. Менее чем через неделю, в воскресенье утром 17 ноября, Фостер с женой прибыл на службу в Вашингтонскую пресвитерианскую церковь, когда друг сообщил ему поразительную новость: Президент Вильсон решил, что он лично возглавит американскую делегацию на мирной конференции в Париже, где будет разрабатываться проект послевоенного устройства мира. Ни один президент США никогда не покидал страну во время пребывания в должности - за исключением поездки Теодора Рузвельта в Панаму и две американские территории, зону Панамского канала и Пуэрто-Рико, - так что это событие было судьбоносным. На следующий день, когда Вильсон объявлял о своем решении, Фостер посетил "дядю Берта" в Государственном департаменте и попросил включить его в состав делегации. Он понимал, что престиж этого назначения станет идеальным завершением его военного опыта и придаст дипломатический блеск его растущей репутации.
Фостер обнаружил, что его дядя, который надеялся сам возглавить американскую делегацию, был глубоко огорчен решением Вильсона. Он не только считал, что его мастерство в Париже будет более полезным, чем наивный идеализм Вильсона, но и представлял, что если ему удастся вернуться домой, овеянному славой того, что он помог изменить мир, то он сможет использовать ее для выдвижения своей кандидатуры на пост президента от Демократической партии в 1920 году. Однако Вильсон не только отклонил предложение Лансинга возглавить американскую делегацию, но и был оскорблен этим. Он не мог оставить своего госсекретаря, но из-за их размолвки "дядя Берт" не смог попросить разрешения взять с собой Фостера.
Это известие, естественно, разочаровало молодого человека, но через несколько дней он нашел другой путь в Париж. Вильсон выбрал Бернарда Баруха в качестве одного из своих советников на переговорах, и когда Фостер попросил взять его с собой в качестве помощника, Барух согласился. Он заказал билет на лайнер "Джордж Вашингтон" и большую часть пути провел за игрой в бридж в компании четверки, в которую входил помощник министра военно-морского флота Франклин Рузвельт, также направлявшийся на мирную конференцию.
Девять месяцев, проведенные Фостером в Париже, оказались даже более плодотворными, чем он рассчитывал. Барух стал американским делегатом в Комиссии по репарациям, которой было поручено решить, какие санкции следует применить к Германии. Фостер с головой погрузился в работу комиссии, осваивая заумные детали долгового финансирования, которые окажутся бесценными для его банковских клиентов. Его европейские коллеги были молодыми людьми с такими же амбициями и талантами, как Джон Мейнард Кейнс, который вскоре совершит революцию в экономической теории, и Жан Монне, один из провидцев, который через поколение заложит основы того, что стало Европейским союзом.
В перерывах между переговорами Фостер занимался расширением своей и без того впечатляющей сети международных контактов. В некоторые дни он обедал с иностранными высокопоставленными лицами, такими как президент Бразилии, чью железнодорожную сеть в то время реорганизовывала компания Sullivan & Cromwell. В другие дни он приглашал влиятельных американских политиков, например Джорджа Шелдона, финансиста, который помогал руководить президентской кампанией Уильяма Говарда Тафта и был казначеем Республиканской партии в Нью-Йорке. Однажды вечером он принимал четырех гостей: своего дядю, государственного секретаря Лансинга; своего начальника, гения юриспруденции Уильяма Нельсона Кромвеля; министра иностранных дел Китая Лу Цен-Цяна; и американского посла во Франции Уильяма Грейвса Шарпа, сын которого впоследствии станет сотрудником Sullivan & Cromwell. В письме жене он сообщал, что ужин обошелся ему в замечательную сумму - 110 долларов.
"Тем не менее, - добавил он, - это того стоило, как вы думаете?"
Такое событие мирового значения, как Парижская мирная конференция, естественно, привлекло и Алли. Он прибыл из Берна, сумев получить должность в Комиссии по установлению границ, в задачу которой входило проведение новых границ в Европе, и поселился в отеле "Крильон" вместе с остальными членами американской делегации. Следуя пристрастию, которое наложило отпечаток на всю его жизнь, он быстро нашел женское общество. Он нашел то, что хотел, в Le Sphinx, элегантном борделе на Монпарнасе, где воздух благоухал ароматом роз, стены были обиты пышными тканями, а за изысканным баром в стиле арт-деко сидели обнаженные женщины. Это был один из нескольких роскошных домов, ставших легендарными в Париже и за его пределами в 1920-е годы. Они привлекали множество любителей чувственности, среди которых были писатели Лоренс Даррелл, Эрнест Хемингуэй, Марсель Пруст и Генри Миллер, кинозвезды, включая Хамфри Богарта, Кэри Гранта и Марлен Дитрих (женщины были желанными гостями), художники Пабло Пикассо и Альберто Джакометти, и даже принц Уэльский, впоследствии король Эдуард VIII. Все они стремились к тому, что один из летописцев эпохи назвал "искусством жить, подпитываемым желанием и эксцентричностью [в] мире, где деньги и класс оттеснили моральные суждения на второй план".
Для Алли посещение "Ле Сфинкса" удовлетворяло не только его хорошо развитый сексуальный аппетит. Это также давало ему возможность пообщаться с новой элитой и понаблюдать за поведением людей в свободные от запретов моменты. Днем он наблюдал, как государственные деятели решают великие вопросы войны, мира и судьбы народов. Ночью он видел тех же самых людей, а также целый парад других, в гораздо более свободной обстановке. Это была пища для ума.
И для сердца тоже. По словам будущего начальника Алли генерала Уолтера Беделла Смита, также покровителя Le Sphinx, он привязался к женщине, которая там работала, и снял для нее квартиру неподалеку. По одной из версий, она забеременела, и Алли захотел на ней жениться, но Фостер одумался и послал будущей матери денежную сумму, чтобы она забыла об этих отношениях.
Их сестра Элеонора также находилась во Франции. Она попросила "дядю Берта" найти для нее полезную должность в послевоенной кампании по оказанию помощи, но он отказал ей, сказав, что единственная возможность для женщины - это вязать носки. Разгневанная, она сама оплатила себе дорогу в Европу и поступила на работу в квакерскую группу помощи, которая строила дома для беженцев вдоль реки Марны. Каждую неделю или две она приезжала в Крильон, чтобы поужинать и принять горячую ванну, а затем вернуться к своей работе в разрушенной сельской местности.
"Тысячи прекрасных молодых людей были погребены в своей крови, засыпаны обломками и грязью", - писала она впоследствии. "Я чувствовала себя больной и потерянной среди призраков сломанных костей, осколков войны и ее запустения".
Это был отличный шанс для трех братьев и сестер окунуться в гущу мировых событий, пока они еще молоды: Фостеру было тридцать, Алли - двадцать пять, а Элеоноре - всего двадцать три. Единственным членом клана, который не преуспел в Париже, был "дядя Берт". Президент Вильсон демонстративно игнорировал его советы, полагаясь на собственную интуицию и советы своего вездесущего альтер-эго, "полковника" Эдварда Хауса. Он проводил больше времени с Алли и Фостером, которые боготворили его еще со времен Принстона, чем с государственным секретарем.
Настоящие и будущие лидеры почти десятка стран приехали в Париж для пропаганды своих идей. Один из них впоследствии вступит в дуэль с братьями Даллесами за судьбу своего народа.
Двадцативосьмилетний вьетнамский националист, впоследствии ставший известным под именем Хо Ши Мин, уже успел повидать многое на свете. Он побывал в Индии, Африке, на Ближнем Востоке, в Европе и даже в США, где недолго работал кондитером в отеле Parker House в Бостоне. После окончания Великой войны он оказался во Франции, которая управляла его родным Вьетнамом как колонией. Там он стал антиколониальным агитатором. Вскоре после созыва мирной конференции он опубликовал плакат с требованием предоставить Вьетнаму "священное право всех людей на самоопределение". Он напечатал несколько тысяч экземпляров, широко распространил их - текст вызвал беспорядки, когда попал в Сайгон, - и июньским утром 1919 г. принес один экземпляр в отель "Крильон", где надеялся вручить его Вильсону. По одной из версий, он даже взял напрокат утренний костюм для этого случая. Увидеть Вильсона ему не удалось, но он передал свою брошюру полковнику Хаусу и получил записку с подтверждением ее получения. Насколько известно, ни один из братьев Даллесов не знал о нем.
Вильсон неустанно отстаивал принцип самоопределения. Он определял этот термин как означающий, что "национальные устремления должны уважаться", что ни один народ не должен "эгоистически эксплуатироваться" и что все должны "господствовать и управляться только с их собственного согласия". Однако он применял этот принцип весьма избирательно. Он считал, что право на самоопределение имеют жители распавшихся Османской и Австро-Венгерской империй, но не те, кто живет в заморских колониях. Это исключало вьетнамцев, поэтому конференция закончилась для Хо Ши Мина с пустыми руками. Через год он стал одним из основателей Французской коммунистической партии. Затем он отправился в Москву, вступил в Коминтерн и начал революционную войну против владык мира, среди которых три десятилетия спустя оказались братья Даллесы.
Двойные стандарты Вильсона спровоцировали еще четыре взрыва гнева со стороны подвластных народов. Все они вспыхнули в течение нескольких месяцев друг за другом весной 1919 года: революция против британского правления в Египте, антияпонское восстание в Корее, начало эпического движения сопротивления Ганди в Индии и волна протеста антиимпериалистов в Китае, которую лидер независимости Сунь Ятсен объяснил их гневом по поводу того, "насколько полно они были обмануты пропагандой самоопределения со стороны великих держав".
Отказавшись противостоять националистическим требованиям, возникавшим в этих и других странах, западные лидеры, собравшиеся в Париже, заложили основу для десятилетних потрясений. Решимость сохранить свои владения перевесила их приверженность абстрактному принципу самоопределения. Это было справедливо как для Вильсона, так и для других.