В Вашингтоне мало кто уделял внимание сбору разведывательной информации о других странах - либо потому, что считали, что Соединенные Штаты в ней не нуждаются, либо потому, что, по выражению предыдущего военного министра Генри Стимсона, "джентльмены не читают почту друг друга". Одним из немногих американских чиновников, поощрявших сбор разведывательной информации, был Джон Уотсон Фостер, который в 1892-93 гг. начал практику назначения военных атташе при американских представительствах и посольствах и направил агентов в европейские города для "изучения военных библиотек, книжных магазинов и списков издателей с целью своевременного оповещения о любых новых или важных публикациях, изобретениях или усовершенствованиях оружия". Для анализа их отчетов он также создал в своем кабинете отдел военной разведки, состоящий из офицера и клерка. Когда через поколение Роберт Лансинг стал государственным секретарем, численность этого отдела увеличилась более чем в два раза - до трех офицеров и двух клерков. Когда на горизонте замаячила война, Лансинг принял решительные меры по его расширению. К 1918 г. в отделе работало более двенадцатисот сотрудников, которые систематически анализировали разведданные, поступавшие от дипломатов, военных, Секретной службы, Министерства юстиции и Почтовой инспекции. Некоторые из этих сотрудников также проводили, по словам Лансинга, "расследования сугубо конфиденциального характера".
Так два любимых родственника Алли, "дедушка Фостер" и "дядя Берт", заложили основу американской разведывательной сети, которой он однажды будет руководить.
Из всего, что сделал Лансинг, чтобы склонить Алли к карьере тайного агента, ничто не оказало большего влияния, чем знакомство с капитаном Алексом Гонтом, обходительным и элегантным британским агентом, работавшим в Вашингтоне во время Первой мировой войны. Два пожилых человека проводили выходные в поместье Лансинга в Хендерсон-Харборе и посещали футбольные матчи в Нью-Йорке. Часто "дядя Берт" брал с собой Алли. В такой тесной компании Гонт откровенно рассказывал о своей работе, которая включала наем детективов Пинкертона для наблюдения за американскими портами и отправку агентов для проникновения в группы, которые он подозревал в антибританских настроениях. Алли была потрясена.
"Он считал Гонта одним из самых интересных людей, которых он когда-либо встречал", - говорится в одном из рассказов. "Он решил, что в один прекрасный день станет таким же оперативником разведки, как и он".
С этой конечной целью в 1916 г. Алли сдал экзамен на дипломатическую службу. Он сдал его, поступил на службу в Государственный департамент и начал десятилетнюю карьеру дипломата.
Его первым местом службы стала Вена, столица гибнущей Австро-Венгрии. Он имел самый низкий ранг на дипломатической службе: секретарь посольства пятого класса. Через несколько месяцев после приезда он вместе с министром Фредериком Пенфилдом представлял США на похоронах императора Франца Иосифа, который взошел на престол шестьдесят восемь лет назад в результате революции 1848 года. По всей Европе бушевала механизированная война. Когда 30 ноября 1916 г. Алли стоял в траурной одежде в соборе Святого Стефана, он не мог отделаться от ощущения, что эпоха заканчивается и вот-вот наступит новая, полная неизвестных возможностей и ужасов.
Весной 1917 года, когда Соединенные Штаты готовились объявить войну Германии и Австро-Венгрии, Алли был переведен в столицу Швейцарии Берн. Поскольку Швейцария была нейтральной страной, она стала магнитом для изгнанников, агентов и революционеров со всей Европы и других стран. Когда Алли спросил своего нового начальника, в чем будут заключаться его обязанности, ответ прозвучал как подарок с небес - или, возможно, от "дяди Берта".
"Полагаю, что самое лучшее для вас - это взять разведку в свои руки", - сказали ему. "Держите глаза открытыми. Это место кишит шпионами. И пиши мне еженедельный отчет".
Военные годы дали Алли первый шанс окунуться в тот мир, в котором ему предстояло провести большую часть своей жизни. Хотя ему не было и двадцати пяти, он стал настоящим шпионом, проводя дни и ночи в полиглотской карусели сербских, хорватских, черногорских, албанских, украинских, литовских, чешских, болгарских, польских, румынских, венгерских, немецких и русских заговорщиков. Часто, как и другие иностранные агенты, он работал из богато украшенного вестибюля и столовой отеля Bellevue Palace, окруженного элегантностью барокко, которая представляла собой сюрреалистический контраст с адской окопной войной, ведущейся неподалеку. Кроме того, у него была небольшая квартира, где он мог, как он писал Фостеру, "развлекать всех странных персонажей, которых вряд ли можно встретить в отеле или ресторане". Результаты его работы были впечатляющими: поток подробных отчетов о передвижениях немецких войск, планируемых атаках и даже о местонахождении секретного завода, где производились бомбардировщики "Цеппелин".
"Департамент считает эти депеши весьма ценными и полагает, что они свидетельствуют не только о тщательной подготовке, но и об исключительном интеллекте при формулировании выводов", - говорится в благодарственном письме его начальства.
Занимаясь столь впечатляющей работой, Алли находил время и для того, чтобы насладиться Берном, который, в отличие от других европейских столиц, оставался оживленным в годы войны. Он присоединился к веселому кругу эмигрантов, которые проводили дни в теннисе, гольфе и пеших прогулках, а ночи напролет проводили на балах, официальных ужинах и джазовых концертах во дворце Бельвю. По его словам, он также "максимально использовал все возможности для отдыха, в том числе привлекательных молодых дам из скромной местной общины, из семей беженцев, а также из числа швейцарских девушек, которые стекались в посольства для работы секретарями, стенографистками и клерками". Когда теннисные мячи стало трудно найти, он обрадовал своих друзей, договорившись с Фостером через друзей в Государственном департаменте, чтобы тот присылал ему дюжину мячей в дипломатической почте каждую неделю.
В одном из писем домой Алли сообщал, что его жизнь в качестве секретного агента была полна "неупомянутых происшествий" и "инцидентов, представляющих более чем обычный интерес". Спустя годы два из них стали известны.
В пятницу днем Алли готовился к свиданию - по одной из версий, он встречался с "двумя белокурыми и потрясающе красивыми швейцарскими сестрами-близнецами, которые договорились о свидании в выходные в загородной гостинице", - когда ему позвонил русский изгнанник и сказал, что у него срочное сообщение в США, и настоял на их встрече в тот же вечер. Задумавшись о предстоящем уик-энде, Алли отмахнулся от него. Спустя годы он узнал, что звонивший был Лениным, и что причина, по которой Ленин так и не перезвонил, заключалась в том, что на следующий день он сел в пломбированный поезд до Санкт-Петербурга и отправился менять ход истории.
"Здесь был упущен первый шанс - если это действительно был шанс - начать разговор с коммунистическими лидерами", - признавался позднее Алли.
Примерно в это же время британские офицеры сообщили Алли, что молодая чешка, с которой он встречался и которая работала с ним в американском представительстве и имела доступ в его кодовую комнату, передавала информацию австрийским агентам. Они решили, что она должна быть ликвидирована, и он понял это как необходимость контрразведки военного времени. Однажды вечером он пригласил ее на ужин, а затем, вместо того чтобы проводить домой, доставил ее двум британским агентам, которые ждали ее у церкви Найдегг XIV века. Больше о ней никто не слышал.
К тому времени, когда в 1917 г. умер первый большой покровитель братьев Даллес - Джон Уотсон Фостер, "дядя Берт" был государственным секретарем и стал их новым покровителем. Он субсидировал свободный образ жизни Алли в Берне за счет частной стипендии, а также предоставил Фостеру первый шанс вмешаться в политику иностранного государства.
Проамериканский режим на Кубе, возглавляемый Консервативной партией, пытался удержать власть после проигрыша на выборах, и сторонники победивших либералов подняли протест. Насилие угрожало интересам тринадцати клиентов Sullivan & Cromwell - владельцев сахарных заводов, железных дорог и шахт, которые инвестировали на Кубе 170 млн. долл. Они обратились в фирму за защитой. Фостер взялся за дело и немедленно отправился в Вашингтон. На следующее утро он позавтракал с "дядей Бертом". По его собственным словам, он "предложил военно-морскому ведомству направить два быстроходных эсминца - один к северному, другой к южному побережью той части Кубы, которую контролируют революционеры". Лансинг согласился, и военные корабли были отправлены во второй половине дня. Морские пехотинцы высадились на берег и направились в сельскую местность для подавления протестов, положив начало пятилетней оккупации. Либералы поняли бесполезность сопротивления и отменили свое восстание.
Это была первая иностранная интервенция, в которой Фостер принимал участие. Она показала ему, как легко богатая и могущественная страна, руководствуясь желаниями своих богатейших корпораций, может навязать свою волю бедной и слабой.
"Дядя Берт" был впечатлен пониманием племянником того, как американская мощь может быть использована за рубежом. Через несколько месяцев он дал молодому человеку еще одно задание. Одним из его проектов в условиях приближающейся войны было очищение Центральной Америки от немецкого влияния и конфискация имущества проживавших там немецких иммигрантов. Он решил отправить посланника в секретную поездку в Коста-Рику, Никарагуа и Панаму, чтобы заручиться поддержкой их лидеров, а кто может быть лучше, чем его двадцатидевятилетний племянник? Фирма Sullivan & Cromwell сыграла ключевую роль в создании Республики Панама и строительстве Панамского канала, а также являлась юридическим советником панамского режима. Вопросы о конфликте интересов, возникающие при направлении частного юриста с дипломатической миссией в регион, где его клиенты имели глубокие финансовые интересы и где одно из правительств, с которым ему предстояло вести переговоры, также являлось его клиентом, были отодвинуты на второй план семейными связями, и Фостер был назначен на должность в установленном порядке.
В это время в Коста-Рике правил самый жестокий диктатор в ее современной истории - генерал Федерико Тиноко, захвативший власть в результате переворота, которому способствовала компания United Fruit Company, клиент Sullivan & Cromwell, и семья которого имела большие долги перед United Fruit. Фостер счел его добровольным партнером и призвал Госдепартамент вознаградить его "искреннее дружелюбие" признанием его правительства; президент Вильсон, который не очень хорошо относился к генералам, свергающим демократические правительства, отказался это сделать. На следующей остановке, в Никарагуа, Фостер одинаково хорошо сработался с генералом Эмилиано Чаморро, уступчивым диктатором, чью консервативную партию США помогли поставить у власти после того, как организовали свержение либерального режима, пытавшегося занять деньги у европейских, а не американских банков. В Панаме он убедил режим объявить войну Германии, предложив, что в противном случае Соединенные Штаты могут начать взимать новый налог из 250 тыс. долларов, которые они ежегодно выплачивали Панаме за аренду зоны канала.