– Погоди. Так это… вот почему ты говорил: “Если считать с момента вылупления”! Но как ты мог выжить, несколько столетий пробыв под завалами?!

– Честно? Не знаю. Самому интересно. Яйцо должно было разбиться в момент взрыва.

Я присела на край кровати, не в силах сложить всю информацию вместе, в единую картину, а Сумрак прикрыл глаза, и лицо его выглядело непривычно блаженным.

– Меня долго никто не хотел принимать, – проговорил он. – У нас семейка эмоциональная, вспыльчивая. Вон вспомни моего отца. Это он уже успокоился, раньше кровь в нём кипела куда сильнее.

– Погоди, ты же ему, выходит, не родной сын?

– По крови я ему племянник. Но и родной мой отец тоже был головной болью клана, его горячая кровь в итоге его же и сгубила. Третий брат, отец Регана, однажды из-за любви к человечке чуть не лишил себя крыльев. Реган в нашей семье один такой… спокойный.

Я закусила губы и отвела взгляд, осознав, что Сумрак с рождения был сиротой, а дальнейшая история только усугубляла ситуацию.

– Первые тридцать с чем-то лет меня передавали от родственников родственникам. Выхаживали Лораны, по материнской линии, но им быстро надоело, что я постоянно орал. Отдали Артасам. Там то бабушка нянчила, пока мигрени не начались, то тётка пыталась воспитывать. Отец долгое время не хотел меня брать, потому что я слишком напоминал ему брата. Но в конце концов, когда от меня отказались все, принял в свой дом. Даже не знаю, был я таким сложным ребёнком, потому что меня никто не смог любить, или наоборот, меня никто не смог любить, потому то я был сложным.

Чувство, которое поднималось во мне с каждым следующим его словом, не описать словами. Что-то большое, тёплое, волнующее распирало изнутри, и этим большим так хотелось поделиться с ним, хоть чуть-чуть согреть его замёрзшую душу.

Встав на четвереньки, я подползла к нему и провела носом по чуть щетинистой щеке.

– Несмотря ни на что, ты стал другим человеком, – произнесла я и первой коснулась его губ.

Сумрак прикрыл глаза и ответил таким нежным, мягким поцелуем, от которого по коже побежали мурашки, и сердце взволнованно застучало – но не тем вожделением, которое преследовало меня последнее время, а чем-то принципиально иной природы. Спустя бесконечно сладостную минуту, я чуть отпрянула и заглянула ему в глаза.

– Нельзя же вечно жить прошлым.

– Я и не живу, – тихо ответил он, запустив пальцы в мои волосы за ухом. Я потянулась щекой к его ладони, и он приманил меня к себе, впервые по-настоящему проявив инициативу.

Наверное, в тот момент какой-то частичкой души я умерла и попала в рай. Даже если это всего лишь сон, вызванный больным воображением, и на самом деле я лежу в постели под присмотром мистера Эшли, даже если завтра Сумрак скажет, что всё это было ошибкой, хотя бы раз, хотя бы один раз, хотя бы в этот последний вечер я с ним. И этого было достаточно.

Он подхватил меня под плечи и, не отрываясь от моих губ, уложил на кровать. Потом посмотрел на меня и усмехнулся:

– Я уже и забыл, что положено делать с девушками в постели.

– Не важно, – прошептала я, притягивая его обратно. Кончики грудей касались его обнажённого тела и, твердея, посылали новую и новую волну мурашек. Я тихо застонала, утонув в ощущениях от столь простого прикосновения.

Сумрак не торопился. Он целовал меня, поглаживал по волосам, вдыхал запах, и я отвечала тем же, то сжимая пальцами кожу на его спине, то приподнимаясь над постелью, чтобы прижаться к нему, чтобы почувствовать всем телом, насколько он близок, чтобы осознать реальность происходящего.

Всё это казалось сном. Он не рвался раздеться и войти в меня, не стремился, в отличие от других драконов, проникнуть между моих ног. Он захватывал губами сосок, чтобы тут же перехватить его вновь, а потом вернуться к губам. Он крепко обхватывал мой затылок, вызывая дрожь, вырывая из моей груди стоны, стоны не блаженства – но счастья.