— Я думаю, — глубокомысленно изрек Егор, — что в ране должны были остаться микрочастицы металла с лезвия меча. Если извлечь эти микрочастицы, провести соответствующие анализы и сравнить с металлом мечей тех самураев из магазина японской видеотехники…
— Фильмов ты много смотрел, вот что, — усмехнулся Воронин. — Я тебе могу рассказать, какие анализы мы проводим. Задержали тут как-то одного шныря по подозрению в серьезном деле, а у него ножичек при себе был самодельный, ну и оформили ему пока ношение холодного оружия — до дальнейшего выяснения. Ножичек для экспертизы передали нам, а наш молодой коллега, криминалист Самохвалов, сидел днем один — мы с Протасовым были на происшествиях. Сидел он, сидел, и было ему скучно. Нашел он толстую досочку, к стене ее приставил и принялся тем самым ножичком швырять, да и промахнулся, ножичек об стену брякнул, а тот возьми да и сломайся пополам — рукоятка в одном углу лежит, а клинок, натурально, в другом. Тут Самохвалов и обделался — это вещественное доказательство, на основании которого человека задержали. Но если рукоятка с клинком по разным углам лежат, то вещественное доказательство уже и не доказательство вовсе. Я с происшествия приезжаю — Самохвалов сразу ко мне, с лица весь бледный, трясется: так, мол, и так, вещдок раскурочил по недомыслию, что делать? Что делать, что делать — бумагу писать. Короче, сели мы с Самохваловым и стали акт экспертизы составлять, будто при испытаниях данного вещественного доказательства на прочность было применено такое-то усилие, цифру из справочника списали — нож испытание выдержал, но когда была применена сила выше критической — нож сломался. Дата. Подпись. Такая вот экспертиза.
— И прошло? — спросил Егор, сильно впечатленный методами работы отечественных экспертов-криминалистов.
— Конечно, — сказал Воронин.
— А Самохвалову что-нибудь потом за это было?
— Предупредил я его на первый раз.
Воронин потрогал чайник — тот был еще теплый — и предложил:
— Давай еще чайку выпьем.
4
То, что в Датском королевстве не все в порядке с так называемой криминогенной ситуацией, Копаев начал подозревать давно. Одно дело, скажем, когда труп мужчины средних лет с резаными или рублеными ранами находят на кухне малогабаритной квартиры, а кухня — грязная, и посуда на столе грязная, и повсюду пустые бутылки — тут, в общем, все ясно: банальная пьяная поножовщина, случается сплошь и рядом. Совсем другое дело когда, например, под мостом находят тело хорошо одетого молодого мужчины, а головаего лежит в стороне, отделенная от туловища каким-то очень острым предметом. Или другой случай, другой труп — тоже приличного спортивного вида молодой мужчина со сквозной раной в области сердца, нанесенной неким тонким, длинным и острым предметом. Это объяснить гораздо сложнее. Возможно, именно поэтому два последних дела до сих пор числятся нераскрытыми.
Разумеется, в долгой следственной практике Копаева были и другие дела, оставшиеся нераскрытыми, как, например, дело об убийстве одного безработного гражданина, застреленного за рулем собственного БМВ. Но если последний пример легко укладывается в рамки нынешней повседневной жизни с ее бандитами и банкирами, бизнесменами и безработными, то как все-таки быть с человеком, пронзенным насквозь? Чем он мог быть пронзен? каким оружием? Ну, шпагой хотя бы… Шпагой?! Что за бред! У нас не средние века, слава богу, нынче никто не разгуливает по улице со шпагой и не дерется на дуэлях. Или все же дерется?..
Компетентные органы заинтересовались было толкинистами, но, к счастью для последних, быстро выяснили, что ребята там собрались, в основном, наивные; ну, не доиграли в детстве, живут в своем собственном, придуманном мире и к убийствам с применением холодного оружия отношения не меют. Впрочем, на всякий случай, их продолжали проверять время от времени.
Копаев никогда не верил в причастность толкинистов к убийствам. Сама эта мысль казалась ему слишком поверхностной, слишком мелкой. Однако, если пойти чуть дальше, если копнуть чуть глубже, то можно было предположить кое-что поинтересней. Если на виду у всего города существует общество любителей Толкина, члены которого наряжаются эльфами, гномами, хоббитами или орками и сражаются на деревянных мечах, то почему бы не допустить существование тайного общества любителей, скажем, Александра Дюма, члены которого наряжаются мушкетерами и дерутся настоящими шпагами на настоящих дуэлях. Безумно? Да, очень. Но эта мысль засела в мозгу Копаева, как заноза. И чем дальше, тем больше накапливалось фактов, косвенно подтверждающих эту сумасшедшую гипотезу.
У Марка Анатольевича Копаева не было никаких особенных талантов за исключением одного — он всегда точно знал, чего хочет, и он был достаточно терпеливым и упорным (настырным, сказали бы некоторое) чтобы добиваться желаемого. Копаев начал трудную и кропотливую работу по сбору и отсортировыванию информации по убийствам и ранениям с применением холодного оружия. Он стал составлять собственную картотеку, руководствуясь вполне определенными критериями. Так, например, Копаев не стал включать в свой архив смерти убийство в дачном поселке, когда жертве раскроили череп топором, и окровавленное орудие убийства было найдено на месте преступления. Но он включил в картотеку с виду похожее убийство — жертве также раскроили череп, однако орудие убийства не было обнаружено, вдобавок на левом предплечье жертвы были замечены свежие, полученные непосредственно перед смертью кровоподтеки. Копаев, дав волю фантазии, вообразил себе картину произошедшего, согласующуюся с его теорией: двое сражались тяжелыми мечами, прикрываясь щитами от ударов противника, и один другого победил-таки, забрал трофеи и ушел.
Естесвенно, все свои изыскания Копаев держал в строжайшем секрете ото всех. Он понимал, что уже зашел достаточно далеко по дороге из желтого кирпича, дороге, ведущей в сторону от обычной жизни, и если его затея, не дай бог, раскроется — психушки не миновать. Но он уже не мог остановиться.
Составив картотеку из жертв, павших от холодной стали, Копаев продолжил сбор информации. Он стал потихоньку выяснять круг общения погибших: родственники, знакомые, коллеги; кто с кем и как. Когда Копаев принялся сопоставлять накопленные данные, ему открылась одна весьма любопытная особенность — по кругу знакомств жертвы достаточно четко сводились в семь групп. Вот так, скажи мне, кто твой друг…Некоторые из погибших действительно имели криминальные связи, чем вроде бы подтверждались слухи о новом способе бандитских разборок. Но были и такие, кто перед законом был чист как младенец — например, преподаватель английского языка из политеха или хирург из Соловьевской больницы.
Поделить жертв дуэлей на группы было только половиной дела, даже меньшей частью дела. Сложнее было определиться со знакомыми погибших — кто в курсе, а кто нет. Вот возьмем хотя бы гражданина Рыжова В.И., 1960 года рождения, работавшего экспедитором в ТОО Книжная лавка и являвшегося соучредителем данного предприятия. Допустим, его действительно пронзили шпагой на дуэли. Кто это сделал? Другой же соучредитель и совладелец ТОО Книжная лавка Третьяков А.Б.? У него железное алиби. Но это ладно, нет ничего сомнительнее хорошего крепкого алиби. Впрочем, Третьяков А.Б. действительно мог ничего не знать о теневой стороне жизни своего компаньона. И если спросить его о дуэлях напрямик, что он ответит, ничего о них не зная? А если у него есть свои скелеты в шкафу, то он тем более ничего не скажет. Спрашивай не спрашивай — результат один и тот же. Как же тогда отделить козлищ от агнцев? Как?
Среди многих имен, занесенных в картотеку, было одно, особенно привлекавшее внимание Копаева — Ерофеев Виктор Борисович, тренер секции фехтования при спорткомплексе моторного завода. С некоторых пор тренер Ерофеев учил управляться со шпагой любого, кто имел для этого желание и средства. И Копаев пошел в ученики к учителю фехтования; он рассчитывал, что позанимается у Ерофеева немножко, вызовет как-нибудь на душевный разговор и быстренько выяснит все, что нужно.
Не тут-то было.
Ерофеев оказался несловоохотливым собеседником и строгим учителем. По поводу тайных меченосцев Копаеву ничего выведать не удалось, разве только то, что некоторые из проходящих в артотеке по списку жертв наведывались к Ерофееву брать уроки, но долго не выдерживали (наверное, потому и погибли). А Копаев фехтованем увлекся и научился довольно сносно владеть шпагой. Кажется, именно тогда у него возникла мысль о присоединении к одной из наиболее влиятельных групп тайных меченосцев, членами коей являлись некоторые очень значительные и влиятельные в городе люди. (Копаев подозревал, что даже уважаемый мэр Вершинин имеет к этому самое непосредственное отношение.) С наставником Ерофеевым Копаев говорить на эту тему не решился. Оставался еще один человек, более-менее знакомый, на которого Копаев и пытался воздействовать, — старший эксперт-криминалист Воронин. Насчет Воронина Копаев был почти уверен, но только почти, и поэтому он остерегался говорить в открытую, только намеками. Воронин же как будто не понимал, о чем идет речь, или просто старательно делал вид, что не понимает. Это продолжалось уже довольно долго, но Копаев был терпелив, он умел добиваться своего.