– Что это?

Помедлив, я взял конверт и положил его на стол, чтобы аккуратно распечатать.

– Я знаю, куда это отнести, – улыбнулся папа и натянул шапку на голову. – Надевай пальто.

Мы вышли из дома, и я, точно так же как тот военный, сунул под мышку посылку, заново обмотанную коричневой бумагой. Не обращая внимания на журналистов, мы с папой бок о бок пробирались на дорогу, что вела на край деревни. Вдоль нее выстроились машины новоприбывших вперемежку с ржавыми пикапами и расшатанными фургонами старожилов.

Мы проходили мимо таких же, как наш, обычных деревянных домов, а следом шли репортеры с камерами на плечах, расталкивающие друг друга, чтобы оказаться к нам поближе.

Но я им ничего не говорил. Просто шагал вперед, глядя вдаль, наслаждаясь солнечным вечером и обдувавшим лицо свежим ветерком.

Дойдя до края деревни, мы остановились у охотничьего домика. Он был в два раза больше нашего домишки и считался самым высоким зданием в округе. Мужчины нашей деревни любили по вечерам собираться в этом двухэтажном срубе из крупных бревен, по возрасту не уступавших тем, что держали помост в долине Черепов. Раньше мне сюда вход был закрыт. Я был в домике всего пару раз за всю жизнь.

– Заходи первым, – велел папа.

Дверь скрипнула, и я вошел внутрь.

За столами сидели мужчины, смелые и опытные охотники, бородатые и огрубелые лица. Одни склонились над столом в тихом разговоре, другие громко смеялись, распространяя запах спиртного. На окружавших их стенах красовались рога и черепа пойманных ими животных, и у каждого трофея была своя история. Тяжелый воздух пропах папиросным дымом, дешевым пивом и потом.

Хамара сидел в баре один и заметил нас первым.

Он, как всегда, был в своей вязаной шапке, из-под которой выбивались растрепанные седые волосы. Распахнутая куртка выставляла на всеобщее обозрение его засаленный свитер и толстый живот. В правой руке Хамара держал большую кружку пива. Он посмотрел на толпившихся за нами журналистов, потом перевел взгляд на меня. Когда нас заметили остальные мужчины, в баре воцарилась тишина, и только телевизор в углу над стойкой продолжал свое бормотание.

Папа легонько подтолкнул меня, и мы пошли к дальней стене. Мои ботинки громко стучали по деревянному полу. Все смотрели на меня, и я явственно ощущал на себе сверлящий взгляд Хамары. Поравнявшись с ним, я сделал над собой усилие и посмотрел старейшине прямо в глаза.

Он глядел на меня, плотно сжав губы, а потом уголки его рта растянулись в подобии улыбки.

– Оскари, – обратился он ко мне, слегка кивнув головой. – Я тебя недооценил.

– Да.

– Я сомневался в тебе.

– Да.

– Что ж, думаю, больше никто не повторит моих ошибкок.

Прокашлявшись, он продолжил: