- ЧТО!? — ошалело переспросил комендант.
- Что слышал, — процедил Устин. — А я тебя предупреждал, гад, что твои игры с купчиками этими заморскими до добра не доведут. Вот — оскотинился. Государя нашего предал.
- Что нас ждет? — тихо спросил купец.
- Дознание и наказание, сообразно вине. Кого на кол посадят. Кого повесят. Кого живьем в котле сварят. А кого отправят на рудники пожизненно. В таких делах Государь наш особенно лют.
- Отпусти, Устиша. Я денег дам. Много, — прошептал комендант.
- Дурак! Нет у тебя больше своих денег, — криво усмехнулся командир роты стрельцов. — И имущества нет никакого. Все считается арестованным, а после суда отойдет в казну. Ради чего мне рисковать шкурой?
- Будь человеком! Смилуйся! Разве не я тебе помогал и делишки твои покрывал?
- Что, с…ка, делишками решил попрекнуть? — оскалился Устин. — Ну прознают то. Ну накажут меня за превышения должностных полномочий. Но ведь не сильно накажут. Потому что я чуть-чуть шалил. И измены не творил. А если что к рукам и прилипало, то не во вред делу. Подумаешь, поставщиков продавил своих, чтобы папа денежку малую получал? Что, по-твоему, он на верфь гвозди да скобы дурные поставляет? Или может дороже? Что мне за такую шалость сделают? Да ничего. Максимум пожурят. Тварь…
- О… не пожурят. Я все про тебя расскажу им! Все! — нервно засмеялся комендант, щерясь окровавленным ртом.
- Что ты расскажешь? Что? — скривился сын Первушин.
- Что ты людьми торговал в обход Государева запрета. Что ты с Ганзой знался и был моим доверенным лицом. Что… — начал было еще продолжать комендант, но получил сапогом под дых и прервался на полуслове.
- Дурак… ой дурак… — покачал головой Устин. — Ты просто не знаешь, как пытают при дознании. И как слова проверяют. Ты не сможешь всего этого бреда наговорить. Просто не сможешь. И правда из тебя будет литься рекой. Ведь боль — плохая подруга лжи. А потом, чуть погодя, тебя снова станут пытать и допрашивать. И если твои новые слова станут расходиться с первыми, то еще пытать… и еще… и еще… и так, пока под болью ты не станешь сказывать раз за разом одно и тоже. И поверь, тварь, оговорить невиновных у мясников Евдокима не получится. Они знают свое дело.
- Верь в свои сказки… — прошипел комендант.
- Раздеть до исподнего и увести в холодную, — отдал приказ Устин своим стрельцам, вместо ответа на реплику коменданта… бывшего уже коменданта.
Город гудел.
Город ходил на ушах.
Потому что всех представителей Ганзы вязали, а их имущество арестовывали. И корабли, поврежденные «Посейдоном», нашедшие в порту Риги свое спасение, оказались там в плену.
Местами это превращалось в вооруженные стычки. Но без всяких надежд на успех, впрочем, для бедных ганзейцев. Самые сильные абордажные команды у них были на тех кораблях, что шли на острие атаки. Остальные же корабли — обычные. Для массовки. Чтобы нормально оцепить акваторию. И вот те карраки, что рвались к «Посейдону», ушли в основной массе на дно. Слишком опасными оказались для сшивных судов попадания пушечных ядер. Вроде дырка в борту небольшая, а течь обширная, ибо открывалась она вдоль двух-трех досок борта, расшатанных таким ударом. Помп у ребят не было, а ведрами много не отчерпаешь. Тем более быстро…
А в тоже самое время в Москве Иоанн уже утверждал план мероприятий для предотвращения в будущем подобного рода инцидентов. Понятное дело, что измена — дело такое. Была, есть и будет есть. И ничего с этим не поделаешь.
Однако внезапное нападение у своих берегов — это дело до крайности не приятное. Поэтому король утвердил строительство сети дозорных вышек. Больших таких, укрепленных и весьма высоких. И типовых. Он вообще любил все типовое да серийное… за что сам себя нередко журил, порицая словами о квадратно-гнездовом мышлении…