– Все в порядке, Ирис? – спросил Микки и объяснил дочери, что у мамы снова начались боли в тазовой области.

– В полном порядке, – ответила Ирис.

И взялась за салат, потому что не хотелось омрачать встречу тенью события, от которого дочь когда-то пострадала. Ирис резала овощи крупными ломтиками, стараясь расслабиться.

Что случилось с девочкой? А может, девочка была права, когда спросила ее: «Что с тобой?» Ведь никто ничего не замечает, все выглядят довольными, и только у нее учащенное сердцебиение и все усиливающаяся непонятная паника.

Ну, постриглась дочка, оставила свои длинные волосы, с которыми так возилась, в мусорном ведре какой-нибудь парикмахерской, а то и сама их отхватила, если судить по небрежности стрижки, потом закрасила красивый каштановый цвет радикально черным, что само по себе тоже еще не беда. Понятно, что это изменение нарушило какой-то баланс в ее лице, и вместе с выбором одежды – потертая черная футболка и серые джинсы – она выглядит непрезентабельно, так что никто не обернется ей вслед, как прежде, когда она ходила в коротких платьях и с распущенными длинными волосами. Откуда же эта паника? Долгие годы она осуждала дочь, что та только и занимается, что своей внешностью. Значит, радоваться надо! Но Ирис тревожилась, и дело было не в померкшей красоте дочери. Исчезло что-то, что всегда ощущалось в ее лице и всем облике. Может быть, свобода?

Выражение лица – вещь трудноопределимая. Возможно, это внезапное сходство с бабушкой Ханной заставило Ирис делать из мухи слона. Что может быть общего у бедной женщины, насильно выданной замуж за властного и жестокого человека, и свободной девушкой из большого города, у которой вся жизнь впереди? Глубоко вздохнув, Ирис посыпала салат крупной солью, выжала лимон. Киш в духовке уже шипел и пузырился.

– Идите есть! – позвала она. – Омер, где муджадара[7]? Только не говори, что ты ее слопал!

– У нас в баре классная муджадара, – заметила Альма, садясь на свое обычное место. – Мы подаем ее с растопленным козьим маслом.

Ирис постаралась улыбнуться:

– Похоже, тебе и правда хорошо на работе.

– Это прямо как дом родной, – закивала Альма. – Все официантки – мои подружки, а Боаз мной конкретно доволен, так что со следующей недели я буду администратором смены.

И тотчас накинулась на еду. Аппетит у нее явно в порядке, казалось бы, волноваться не о чем, но имя Боаза продолжало звенеть у Ирис в ушах, потому что дочь произнесла его по-особенному. Выделив интонацией, гордой и в то же время таинственной.

– Сколько, говоришь, этому Боазу? – спросила Ирис, словно пытаясь припомнить.

Дочь увильнула от прямого ответа:

– Точно не знаю… примерно вашего возраста.

– Симпатичный? – Ирис вложила в свой голос максимум дружелюбия, чтобы не спугнуть дочь. – Хорошо к вам относится?

И та повелась:

– Он потрясающий человек. Бар он держит только ради денег. По-настоящему его интересует духовная работа. Он нескольких девчонок конкретно спас.

– Спас… от чего? – Рука Ирис, державшая вилку, дрогнула.

Дочь, заметив это, попыталась увильнуть: