— Ой, не скоро это будет. Говорят, война надолго. Сколько уже прошло люда через нашу деревню, а фронт на месте, — вздыхала Анфиса. — Никто не возвращается оттуда. А про комсомольцев не надо шуметь. Не говори никому, что ты комсомолец, — понизив голос, обратилась ко мне Анфиса.

— Почему? — удивился я.

— Немец их всех сразу вешает, — ответила она.

— Я в партию вступлю. Дадите мне рекомендацию, дядя Вася?

— Хоть сейчас…

Анфиса уставилась на меня и, как мне показалось, даже подняла руку, чтобы перекрестить, но потом будто спохватилась и опустила свою пухлую, в веснушках руку на передник.

Дядя Вася снял валенки и заходил по чисто вымытому полу в белых шерстяных носках домашней вязки, которые подарила ему Дуся. Потом он пошел провожать ее. Анфиса принесла из сарая солому и разбросала на полу, готовя нам мягкую постель. Я сразу же улегся на холодную с мороза солому. Анфиса потопталась за перегородкой, потом, к моему удивлению, тоже прилегла рядышком на соломе. Она лежала на спине без движения, заложив руки под голову, и громко, даже неестественно шумно вздыхала. Дядя Вася долго не приходил, Анфиса молчала. Я тоже не знал, о чем с ней говорить. Мне хотелось, чтобы быстрее вернулся дядя Вася. Как только за окнами послышались его шаги, Анфиса еще горестней вздохнула и ушла к бабке на печку.

На следующий день утром неожиданно приехал на санях ездовой транспортной роты прямо с передовой. Его послали за ракетами и ракетницами, которые лежали на нашем складе. Он привез нам сухарей и еще кое-какое продовольствие.

Мы набросились на него с расспросами о полковых новостях. Ездовой был малоразговорчив и неохотно рассказывал нам о фронтовых делах, да и знал он не так много. От станции выгрузки до места сосредоточения полк, по его словам, прошел не меньше ста семидесяти километров по бездорожью и проселкам, занесенным сугробами снега, в метель и мороз. Пулеметы, минометы и многое другое несли на себе. Дорога была трудной. Пушки увязали на бездорожье, надрывались в упряжке лошади. Расчеты то и дело наваливались на колеса, помогая лошадям. С каждым километром все больше растягивались тылы полка, выбившись из сил, отставали люди и лошади. На привалах сон мгновенно одолевал валившихся с ног бойцов. Нелегко было их поднять и построить.

Боец часто вздыхал и замолкал, но мы его не торопили, боясь, что он совсем перестанет говорить.

— На санях и то трудно было пробиваться, а машинам все время расчищали дорогу. Часто попадали под бомбежку. Приходилось подбирать убитых и раненых. Вот так и двигались. А что на лошади по бездорожью увезешь? Вот и вышло, что снарядов мало, патронов тоже. Пушки поотстали, продсклад и фураж тоже…

Я пытался представить себе, как прямо с марша, не сосредоточившись, без танков и авиации, без артиллерийской поддержки мог вступить в бой наш полк. Над заснеженным полем прокатилось громкое «ура!». Немецкая оборона была прорвана, поставленная на первые дни задача выполнена.

— Про реку Полисть слыхали? — спросил боец.

— Нет.

— Там теперь наши…

Потом еще несколько дней подтягивалась отставшая артиллерия, подвозились боеприпасы…

Нагрузили мы ящиками сани и проводили ездового в дальнюю дорогу. После его отъезда дядя Вася долго ворчал, высказывая свое возмущение тем, что отстала артиллерия и пехоте пришлось грудью прорывать немецкую оборону.

Через день по установившейся накатанной дороге подъехали за нами автомашины.

Анфиса и Дуся вызвались помочь нам погрузить ящики с боеприпасами. Мы их поблагодарили, чем и как могли. Потом загудели на морозе моторы. Мы уезжали из тихой деревушки на фронт. По пути должны были забрать с собою на другой нашей точке Петра. Я его давно не видел и с нетерпением ждал с ним встречи. Анфиса и Дуся стояли на безмолвной деревенской улице и махали нам вслед руками…