— Вы начали разговор с того, что мне надо определяться. В чем?
Вздохнув, собираясь с мыслями, ответил:
— В том, кто ты, где ты и с кем ты? Сейчас тебя у красных держит, только твой друг Михайловский. Но у Виктора свой путь. Это грамотный и дисциплинированный командир с той небольшой авантюрной жилкой, которая как раз необходима для достижения громких побед. И как следствие — больших высот. И когда я говорю — «больших» это значит, что для нашего пулеметного начальника, звание командира полка вовсе не будет пределом. Он уже сейчас со мною обсуждает идеи, приличествующие какому-нибудь военачальнику-новатору.
Барон удивился:
— Витька? Нет, он всегда отличался тягой к военному ремеслу, но чтобы вот так… А если не секрет, что за идеи?
— У него спросишь он и расскажет…
Это действительно не было секретом просто, когда Михайловский стал делиться со мной своими мыслями дальнейшего развития тачанок, я даже офигел. Просто, потому что он пусть и несколько расплывчато, но достаточно чётко прописал концептуальную идею использования танков. Заметьте, даже не броневиков. И не нынешних неторопливых и огромных «ромбов» типа английского «Mark», от которых писаются кипятком все нынешние военачальники, а наоборот — небольших быстроходных машин с противопульной броней и легким вооружением типа малокалиберной пушки и пулемета. То есть, Витька, додумался пока что только до легких танков и вожделел о чем-то наподобие «Т-18» или даже (в самых смелых мечтах) «БТ»[6]. При этом, пытаясь выстроить взаимодействие танков с пехотой. Еще корявенько, но какие его годы?
А что особо мне понравилось, парень сразу продумал мысль о снабжении и ремонте техники. В этом он коренным образом отличался от Тухачевского, для которого танки были вещью в себе и могли существовать, как сферический конь в вакууме, практически без обслуживания и запчастей.
При этом Михайловский был только в начале пути, но сдается мне, что со временем буду иметь удовольствие видеть превращение бывшего царского пехотного поручика в будущего советского бронетанкового генерала. Ну а я, разумеется, помогу, по мере сил…
Тем временем, наш разговор с Бергом продолжался:
— То есть Виктора, я вижу военным до мозга костей. А вот у вас барон, больше преобладает авантюризм. Посмотрел я на твое поведение и на допросе, и при общении с немцами. Да и наглый посыл командира, тоже о чем-то говорит. Невооруженным глазом видно, насколько вас сильно бодрит опасность и как вам нравится это чувство. Вам бы не в офицеры идти, а в какие-нибудь пионеры-первооткрыватели. Чтобы опасности на каждом шагу, чтобы ветер в лицо да неизведанное за каждым поворотом. А каждодневная рутина вас гнетет…
Про адреналинового наркомана барону я ничего говорить не стал, так как сильно сомневался, что сейчас этот термин вообще известен. Но и того, что сказал вполне хватило так как Берг вытаращил глаза:
— Чур, а вы с врагом рода человеческого никак не связаны? То, что Виктор обо мне такого рассказать не мог, я уверен. У него просто времени для этого не было. Вы же сейчас, почти слово в слово повторили слова моего ротного командира! И то ему для таких выводов понадобилось почти полгода! Вы же вот так сразу…
Я ухмыльнулся:
— С врагом не связан. Можно даже сказать, что наоборот. А насчет выводов… Просто есть такая наука — психология. Там все это очень хорошо объясняется. И исходя из нее, я могу сказать, что из-за импульсивности и тяге к риску, тебя необходимо постоянно контролировать. Поэтому больших постов тебе не добиться. Максимум — ротный. И это во время войны. В мирное время, таких как ты называют дерзкими наглецами и стараются спихнуть с глаз подальше, в самый дальний гарнизон.
Барон удрученно кивнул:
— Мне то же самое и раньше говорили… Но что поделать, если характер такой? Это отец настоял и пришлось идти по его стопам, обучаясь в Андреевском училище[7].
— А кто у нас папа?
Евгений не обратил внимания на фамильярность:
— Отец служил преподавателем в том же училище. Умер от апоплексического удара еще в тринадцатом… А я ведь и не особо хотел быть военным. А уже после выпуска, даже в авиацию перевестись думал. Но рапорт не одобрили…