После чего в меру своего понимание объяснил Матюшину значение термина. Я же, слушая их, просто улыбался, мысленно не переставая себя нахваливать. Вот насколько верно сделал, что с самого начала решил не косить под местного и говорил так, как привык разговаривать в своем времени. Начни маскироваться, все равно где-то бы да прокололся. Даже невзирая на то, что с революцией появилось множество разных новых слов и смыслов. Зато сейчас, мои словечки, обороты и интонации разошлись далеко за пределы батальона, и никто уже не задаст вопрос — а чего это Чур так странно гутарит? Кто-то считает, что это не я странный, а он темный, активно при этом перенимая новый лексикон. Кто-то принимает мою речь, за говор какого-то отдаленного региона, так же заимствуя наиболее смачные выражения. А кто-то (типа Матюшина) просто спрашивает значения незнакомых слов, не особо ударяясь в этимологию их происхождения.
В общем, после Гришиных объяснений мы дальше стали обсуждать действия по поводу подготовки «Братишки» к боям. Но минут через двадцать в дверь постучали и после разрешения, телеграфист торжественно внес ленту сообщения. И оно было для меня. В начале шли поздравления от правительства РССР с блестяще проведенной операцией. А вот дальше была конкретика непосредственно от Жилина. Он предписывал, не позднее двадцать четвертого мая быть с батальоном в Таганроге (либо, если обстановка изменится, то в Ростове) для получения дальнейших распоряжений, которые он отдаст лично.
Интересно девки пляшут… А если бы я не пригнал бронепоезд и не появился в расположении красных? Как бы Седой до меня эту весть донес? А главное, что в конце послания идут две точки и запятая. По нашей договоренности это значит, что дело очень важное. Чего же там у него такого приключилось что при первой возможности председатель ЦИК батальон из рейда выдергивает? С другой стороны — чего гадать? Меньше двух недель осталось до срока. Появится сам, да скажет.
Ну а я, показав послание Матюшину занялся делом. Пролетку мне выделили без вопросов поэтому мы с Гриней вернулись к «Братишке». Комиссара к БеПо обещали подвезти ближе к вечеру, так как сейчас он был на позициях. Пленных к этому времени уже всех забрали, так что оставались только наши люди и растерянные машинисты с паровоза, которых Комаровский в данный момент поил чаем с сухариками.
А мы начали решать кто прямо сейчас останется с Трофимовым. Трое морпехов и один сапер определились сразу в экипаж. Так же, для облегчения несения службы, до возвращения батальона, оставили пятерых автоматчиков и второго сапера. Во всяком случае, с таким составом уже можно организовать нормальный караул.
Машинисту с кочегаром, было очень страшно и оставаться, и возвращаться. Оставаться, потому что язык не понимали, да и вообще не представляли как это будет выглядеть и к чему приведет… А возвращаться, это означало нарваться на расстрел. Парни не были идиотами и вполне представляли царящий сейчас кипеж, связанный с угоном бронепоезда. И если они появятся, то разгневанное немецкое командование не посмотрит, что это гражданские люди. Найдет на ком злость сорвать.
В принципе, они были правы поэтому я посоветовал им пока остаться. Учить язык по мере возможности, а со здешними железнодорожниками их Торофимов сведет. Глядишь и получится на работу устроиться да паек получать.
Тут влез Комаровский. Хоть старик и говорил, что это не понадобится, но я все равно выписал ему документы до Ростова. Так вот, Василий Августович сказал, что в Ростове несколько его знакомых инженеров-железнодорожников довольно хорошо знают немецкий и, если будет выписано требование смогут взять эту бригаду к себе. Я посмотрел на Гриню и тот понятливо кивнул:
— Сделаем. И требование выпишем и послание соорудим от нас, ростовским рабочим. Так что примут этих парней нормально. А еще впишем немцев в проездной документ Василия Августовича. Вы же их проводите до места?
Старик уверил, что и проводит, и поможет.
Ну а у меня оставался последний вопрос. Оставив Трофимова для окончательных утрясаний проблем с Комаровским и немцами я, поманив за собой Берга, вышел на перрон. Там усевшись в теньке на лавочке, закурили. А потом я сказал:
— Ну что, Евгений Генрихович, можешь определяться. Дело мы сдыбали большое. И ты здорово в этом помог… Кстати, ничего что на «ты» обращаюсь? Хотя, я сейчас командир, а ты рядовой боец, но вдруг твои благородные корни от этого обращения колбасит не по-детски?
Барон фыркнул:
— Последний раз их, как вы выражаетесь, «колбасило» почти год назад, при общении с солдатским комитетом. Тогда мне повезло отделаться лишь синяком. А ротмистр Сидорчук, получил штыком в живот. С тех пор я сильно поумнел…
Я пожал плечами:
— Не повезло ротмистру. Хотя… Просто ради интереса ответь — он сильно любил у солдат зубы кулаком щупать?
— Ну… бывало…
Затянувшись и выпустив пару красивых колечек, я подытожил:
— Вот и ответ. Ты, похоже, держимородой не был поэтому и отделался бланшем.
Опять помолчали, а затем Берг поинтересовался: