Астафьев, ошеломленный свалившимися на него известиями, запустил пальцы в курчавые волосы на голове и несколько раз потянул на себя, стремясь во что бы то ни стало сохранить самообладание. Частично это помогло, но когда Астафьев заговорил, стало ясно, что его распирает самое настоящее бешенство. Очень редко и очень немногие люди видели своего президента в подобном состоянии. Обычно уравновешенный, выдержанный, умеющий взвесить каждое слово, он сорвался на крик, еще более страшный оттого, что звучал он не в полную силу, а приглушенно, сдавленно:

– Ты что это себе возомнил, Александр Васильевич? Отставка? Ха-ха-ха! – Наигранный смех прозвучал как хрип висельника. – Нагадил, значит, а дерьмо за тебя пусть другие разгребают?

– Виноват, – выдавил из себя Воротников. – Я…

– Виноват, генерал. О-очень виноват. Передо мной, перед коллегами своими, перед родиной. И вину свою искупать придется, слышишь меня?

«Кровью?»

Вероятно, эта глупая мысль пришла в голову не только Воротникову, но и Астафьеву, потому что последовала секундная заминка, после которой телефонный монолог продолжился.

– Любой, э-э… ценой, – нашелся Астафьев. – Об отставке до тех пор даже не мечтай. Вот исправишь свою ошибку, тогда и поговорим. – Постепенно беря эмоции под контроль, Астафьев говорил все более спокойным, все более ледяным тоном: – Ты понимаешь своей головой, в каком положении мы очутились из-за твоего ротозейства? Фильм в руках Мищенко, Шахашвили или Корчиньского – это бомба. Стоит репортерам растрезвонить, что русские угробили польского президента, как в мире начнется черт знает что! А Польша, между прочим, в НАТО состоит. И американских ракет там неизвестно сколько понатыкано.

– Анатолий Дмитриевич, – попытался взять слово Воротников.

– Прощения станешь просить? И не пытайся.

– Но…

– Помолчи, – прикрикнул Астафьев, но не злобно, а устало, как человек, который просит дать ему возможность сосредоточиться.

И действительно, не прошло и минуты, как он заговорил снова, и на этот раз Воротников слышал голос прежнего президента Российской Федерации – решительного, властного, уверенного в себе.

– Так, – произнес Астафьев. – Выход видится мне всего лишь один. Пану Корчиньскому необходимо предоставить живых свидетелей, которые убедят его в том, что съемки на аэродроме велись не десятого апреля, а позже…

– Двадцатого, – подсказал Воротников. – Двадцатого апреля.

– Полковника Разина нам с Кавказа не вытащить. Неужели исполнители погибли, все до одного?

Астафьев умолк, надеясь услышать что-то обнадеживающее.

– Прослушивая запись разговора Шахашвили с его ближайшим помощником, – заговорил Воротников, – я узнал все, что рассказал на допросе этот Разин. По его словам, непосредственный исполнитель, организовавший съемки под Смоленском, не был ликвидирован. Ему удалось скрыться.

– Кто он?

– Отставной прапорщик пограничных войск, Аркадий Барвин, – отрапортовал Воротников.

– И опять человек из твоего ведомства, – упрекнул Астафьев. – Где искать твоего прапорщика?