Все, оглядываясь по сторонам, начали искать Рефоела Муляра. А как его не нашли, то и оказалось, что он действительно таки паскудный, что все это еще давно заметили. Таким и должен быть мерзавец. Вот такое желтосморщенное лицо он должен иметь. Именно такие вылинявшие воспаленные глаза у паскудника. Никто уже не слышал, как Давид дальше позорил Муляра и указывал на все его недостатки. Он рассказал, что временами Муляр не хотел выдавать продукты, хоть у него на складе, безусловно, был хлеб, чтобы подорвать авторитет Малкина, а самому пробиться наверх. Он даже не подумал заготовить продукты на несколько дней, думал именно этим разозлить переселенцев.

Никто уже этого не слышал. Все были заняты собственными мыслями, обдумывали; обсуждали Рефоела, Малкина, смотрели туда, на канал, на хижины и на себя.

Свежий звонко-молодой голос снова привлек к себе их внимание. Это говорил Лейзер из Винницы. Он рассчитывал, как бы можно было хорошо заработать. «А к тому же, — кричал он, — надо хотеть работать!».

Он пожимал своими узкими мальчишескими плечами и кричал, что надо работать утром; не надо останавливаться перед гнусом. Вот он работает на рассвете, просто встает на рассвете и работает.

— Подлиза! — сказал кто-то.

Лейзер не слышал. Он сказал, что тем количеством лопат, которое есть, могут работать люди в две смены, если будут работать на рассвете и вечером. Без тачек тоже можно обойтись. Можно сделать носилки. С носилками еще лучше работать. Можно так поставить работу, чтобы землекопы зарабатывали по несколько рублей в день. Надо, чтобы каждый делал только свою работу и сократить количество тачковозов. Можно так организовать работу, чтобы переселенцы зарабатывали вдвое больше, чем корейцы, потому что корейцы очень хилые и неспособные к организации, едят траву и все. Вот Лейзер может одной рукой побить двух корейцев…

— Подлиза! — Еще раз крикнул кто-то так, что Лейзер услышал. Он обиделся, сошел с колоды и пошел сквозь толпу. Он протискивался и тихо бормотал.

— Все равно. Мне все равно. Пусть говорят.

Еще до этого многие переселенцы просили слова. Но позже они передумали. Все нетерпеливо ждали, чтобы Малкин что-нибудь сказал. Все ждали и хотели, чтобы вот сейчас Малкин начал метать громы и молнии. Бенчик из Баку сказал своему соседу:

— Я уже не завидую тем, кто выступил. Горе тем, кто попадет Малкину на язык.

Но Малкин говорил тихо, спокойно. Он сел на большую колоду, а все сели рядом.

На улице начало смеркаться; стал накрапывать дождик, но никто не ушел. Малкин говорил переселенцам, что их претензии вполне правильные. Вполне справедливые, — повторил он. Потом он вытер мокрый нос и предложил обсудить и другую сторону дела.

Малкин планировал примерно так: часть переселенцев поставить копать канавы для стока воды; часть пусть возьмется подвозить лес и начнет строить; часть будет помогать прокладывать дороги. А остальные возьмутся расчищать и обрабатывать землю.

— Но посмотрите!

Чтобы копать канаву, нет необходимого числа лопат. Малкин много раз телеграфом требовал лопаты. Но очевидно, что их трудно получить: до сих пор еще не прислали… взялись бы сейчас строить — так же леса не завезено; строителей нет. А главное, Малкин не знает, на каком месте будут строить. Для этого надо, чтобы специалист сказал.

Заготовить лес очень сложно при таких ненаезженных дорогах, или, лучше сказать, совсем без дорог. Иногда пробовали перевезти немного тонких досок из Екатерино-Никольского, но замучили лошадей на18 верстах. Целый день мучились в дороге. Позарез нужен дорожный инженер. Нужен также инженер-строитель. Этого не так легко добиться вообще, а в Биро-Биджанских условиях особенно. Какой-нибудь паршивый агрономчик из Могилева, который там просил девяносто рублей в месяц, и никто на него и смотреть не хотел, хочет в Биро-Биджане 250 рублей в месяц.

Каждую мелочь Малкин разворачивал, показывал, обдумывал и сразу делал вывод, что никто тут не вредит, это новое дело. Надо потерпеть. Надо немного потерпеть. Но само дело — это дело, да еще и большое.

На улице шел дождь, и было темно, но все сидели на сырой земле и смотрели на Малкина, как будто видели его. Казалось, что нос его побледнел. Он стал такой белый и такой нежный, такой хороший, что приятно было смотреть и видеть, как он шмыгает. Они верили этому носу, что все дело только в нескольких днях. Надо только немного потерпеть. Разве можно из-за мелочей бросить такое большое дело, как иметь постоянное место, где могли бы всегда работать и иметь достойную награду за свою работу? Нет, нельзя. Никак нельзя. Все опечалились тем, что идет дождь, что темно, что дождь льется в выкопанные канавы, надо будет потом долго вычерпывать.

Если бы было светло, то наверняка все, что тут сидит, сразу поднялись и пошли бы к канавам работать. Кто бы смотрел на дождь. Они бы ногтями рыли землю. В мешках на плечах носили бы землю. Просто насыпали бы в мешок землю да на плечах и носили бы.

Дождь припустил сильнее. Малкин поднялся и предложил всем идти спать. Медленно поднимались и, шлепая по лужам, расходились. Несколько работников остались с Малкиным на улице. Хотели сказать ему о том, что на завтра продуктов осталось мало. Они ходили смотреть на склад, там не было и крошки хлеба. Не было и ни единой картофелины. На улице темно и идет дождь. Речка Самара сильно разлилась. До села за продуктами сложно добраться. Через Самару нет и плохонького мостика.