— Разве? Так не все евреи богатые! Это ж и у евреев есть бедняки и куркули? Или как говорит председатель сельсовета: пролетариат и буржуи. Вон как, правда, интересно.
— Да ничего, можно распрячь лошадей и в первый попавшийся двор завести. Не покусаем и не обворуем. Вообще в их селе не воруют. Никто никогда и не пробовал. Знают, что разговоры разводить не будут.
Над нами посмеялись, что мы хотим тут купить для лошадей овса. Трава тут такая питательная и сочная, что лошади ее с удовольствием будут есть. Если хотим, можно послать ребенка показать, куда вывести лошадей, стреножить их и оставить на всю ночь. Никому и не надо возле них ночевать. Нечего бояться.
Пустили лошадей, можно и самим пойти поискать чего поесть. Так не к кому обратиться: почти во всех домах лежат на животе казаки и храпят. Под животом лежит подушечка, а голова на кулаках — так и спят.
В некоторых домах казак, не попав в дом, лежит на пороге пьяный, ноги простерты в сени. В доме тихо и темно: окна занавешены. Никого нет. Только на полу или на пороге храпит пьяный мужчина.
— Что это значит?
Выясняется, что сегодня второй день праздника. Водка дешевая. Поэтому сегодня все пьяные в дым. Самые пьяные мужчины. Женщины на улице, а пьяницы спят на полу. Пьяницы никогда не кладут подушку под голову, а только под живот. А порог часто служит пьяному подушкой. За десяток яиц крестьянка хочет с меня четыре золотых. Ну, если так дорого, то я не могу закупить еду на всех. Я куплю полдесятка только для себя. Она, крестьянка, все знает. Она сама с Черниговщины. Она знает, что евреи потому уезжают из дома, что не хотят торговать. Все евреи хотят, чтобы при советской власти были только кооперативы. А крестьяне доказывают, что хлеб надо везти в конторы, а кооперации им не нужны. Она все это знает. Один какой-то приезжал, так все рассказал. Ее муж тоже оттуда. Вот видите — ее муж не пьянствует. Он просто себе спит на лавке — не пьяный…
Моя компания подняла меня на смех: дурак дураком и останется. Вон там можно купить яиц по двадцать пять копеек десяток сколько хочешь. Молоко — восемь копеек бутылка. Масло, сметана — дешевые. Вон в тех домах у казаков можно все купить. У переселенцев нельзя ни на грош ничего покупать.
… Теперь мы сыты и в хорошем настроении: мы нашли тут казака-инструктора с Озерного участка. Хоть он и пьяный — бери и выжимай.
Слова не вяжет, язык не слушается. Но он очень вежливый и раз за разом взрывается хохотом.
— Эх, да как же он любит евреев! — Лучшие люди в мире евреи. Вот приехал он как-то в Читу, и некуда ему было устроиться. А еврей его сразу приютил, дал есть и пить. А теперь он тоже ничего не жалеет. Ничегошеньки не жалеет. Пусть едят и пьют. Жену, даже жену может сейчас отдать. Пусть ее кто хочет возьмет. Ему все равно. Абсолютно безразлично, таки все равно.
А может, и мы бы пошли за компанию опрокинуть стопочку?
Сегодня такой день, что все должны пить. И вчера был такой день, что все должны были пить. Но такого дня придется ждать аж до конца недели. А сегодня только понедельник. Если мы не хотим пить, это ничего не значит: нас можно заставить силой. Он нас заставит пить.
Инструктор потащил нас к своему порогу, но, поскользнувшись, упал головой в дом, ноги протянул в сени и сразу захрапел.
— Такие они все, эти пьяные гураны (обидное слово у казаков — примеч. авт.), — жаловалась жена инструктора. — Все время пьянствуют. Раньше водку привозили контрабандой из Китая. Теперь уже и тут дешево. Перестали возить оттуда, пьют здешнюю.
Такие уж они люди, те казаки: горе свое запивают. Эх, чего только им не довелось переживать. Сама она немного знает. Она тоже православная, да еще и рябая. Она мало знает, да и рассказывают ей мало. Если хотим, можем пойти к старым казакам. К тем, которые раньше поселились здесь, возле Амура. Самый старый тут в селе Зёмин, Платон Васильевич Зёмин. Он первый казак в Лазарево. Он может рассказать, что делалось в этом краю лет шестьдесят-семьдесят тому назад. Сколько дичи и гнуса тут было. Вот пойдите только, поговорите с ним.
… Платона Зёмина мы увидели за столом, заставленным пустыми и полупустыми бутылками и всякими объедками. Сколько я ни пытался его растолкать — все напрасно. Он даже и головой не пошевелил. Возле него на полу растянулся другой, помоложе, с подушечкой под животом. А на пороге — сын Платона, щекою в луже слюны.
Невестка Зёмина, веселая синеглазая бабенка, уверила меня, что свекор ее знает множество интересных историй. Пусть я приду завтра утром, и он мне расскажет; если хочу, то могу у нее заночевать. Тут же на полу. Вместе со всеми.
Веселая синеглазая бабенка — невестка Платона, Аленой зовут.
… Вечером нас не оставили в покое. Гости не должны обижать хозяев. Мы должны тоже принять участие в праздновании. Ну, если мы уже много не пьем, то хоть по рюмке. Но совсем отказываться нельзя. Ведь мы же будем соседями. Навсегда соседями. Еще увидим друг друга.