Подойдя ко мне, Седрик медленно поднял меня одной рукой.
— Я сказал, что она навсегда останется твоей дочерью. Я хочу знать, почему ты не рассказал мне о раке. Я бы не использовал это против тебя.
— Лжец, — он ничего не мог с собой поделать, и легкая усмешка расползлась по его лицу. — Я не хотел, чтобы кто-нибудь знал, включая Мел. Но эта дьявольская девчонка была слишком чертовски умна для своего же блага и шантажировала врачей, чтобы те рассказали ей, — хихикая, я схватил бутылку со своего стола, пролив несколько капель на руки.
Седрик кивнул, глядя в окно, продолжая пить.
— Когда я впервые узнал о ней, я был шокирован и рассержен тем, что ты позволил своей дочери быть связанной с той жизнью, которую мы выбрали. Я должен был увидеть это своими глазами, и наблюдение за тем, как она отрубила руки двум мужчинам в Мексике, несомненно, сделало свое дело.
— Значит, ты видел ее в хорошем настроении.
Его бровь приподнялась, и все, что я мог сделать, это фыркнуть.
— Я не позволял Мел ничего делать. Она не спрашивает разрешения. Она берет то, что хочет. К тому времени, когда ты поймешь, что произошло, будет уже слишком поздно останавливать ее. Я даже не понял этого, когда она начала брать верх. В один момент она помогала мне сбалансировать кокаин и чистить оружие, а в следующий говорила мне не беспокоиться, потому что она уже знала, что делать. Я пытался бороться с ней, но планы этой чертовой девчонки всегда так хорошо срабатывали. Я потерял дар речи.
— Твоя империя, возможно, когда-то и нуждалась в нас, но не сейчас. Я должен признать, что она справилась хорошо, на самом деле пугающе хорошо. Ты мог бы расторгнуть соглашение, — сказал он, и он был прав, я мог бы это сделать. Любой уважающий себя Босс никогда бы не разделил свой трон с другим, и все же мы были здесь.
— Если бы Мел была мужчиной, никто бы не посмел отрицать, что у нее есть возможность быть лучшей из когда-либо существовавших. Но всегда найдется дурак, который думает, что ее можно задавить, и она никогда не перестанет бороться. Если кто-то загонял ее в угол, она либо сражалась, либо разрушала стену и нападала на них сзади, — я усмехнулся. Это была одна из вещей, которые я любил в ней. Этот огонь в ее глазах так сильно напоминал мне ее мать.
— Мой сын не собирается просто позволить ей править. На самом деле, я боюсь, что годы мира, которыми мы наслаждались в моем доме, будут прерваны, — Седрик ухмыльнулся, и я понял, что он с нетерпением ждал этого момента. За его изысканным акцентом и вежливым поведением скрывался хаос. У меня была старая пулевая рана в руке, доказывающая это.
— Но, — он повернулся ко мне, — это не единственная твоя причина, Орландо. Если бы ты был против того, чтобы она дралась, ты бы запер ее подальше от всего этого с момента ее рождения. Борьба тебя не беспокоит.
— Разница между женщиной и мужчиной Боссом в том, что женщина продает не только свою душу, но и свое сердце. Мел уже много лет не испытывала ничего, кроме ярости. Она отгорожена стеной и останется такой, если не выйдет замуж. Даже если она возненавидит его, по крайней мере, я знаю, что она никогда не будет одинока. У нее все равно будет семья, — все, кого она когда-либо любила, умерли, и я тоже был на верном пути. В свою очередь, Мел давным-давно умерла.
Седрик нахмурился и покачал головой.
— Это странно. Ты веришь, что Мелоди нужен Лиам, чтобы покончить с одиночеством, а я верю, что Лиаму нужна Мелоди, чтобы не бояться одиночества. У него есть все задатки Ceann na Conairte. Я понял это в самый первый день, когда он родился. Нил был… недостаточно силен морально. У него этого нет. Но Лиам? Он был рожден для этого. Это заложено в его ДНК. Даже в детстве он любил оставлять свой след на всем.
— Но? — я кашлянул.
— Но за фасадом он жаждет, чтобы его любили, и ненавидит быть одиноким, — Седрик нахмурился, ненавидя то, что ему пришлось признать правду, и это была правда. — Лиам не сосредоточен, как следовало бы, и иногда слишком сострадателен. Я виню в этом его мать.
— А сострадание — это только для семьи, — сказал я.
Он кивнул.