(Это была фамилия погибшего водолаза.)

— Ай! — в ужасе вскрикнул Толик.

Матросы повскакивали.

— Что такое? — рыкнул мичман Макуха, который ночевал в эту ночь вместе с ребятами.

— Леший его знал! — оправдывался дневальный, и сам напуганный криком Толика. — Орет как недорезанный.

Нервно вздрагивая, Толик накинул на плечи шинель и вышел из кубрика. Через мгновение раздался душераздирающий, дикий вопль.

Матросы бросились в коридор, включили свет.

Толик, побледневший до синевы, стоял у стенки. Зубы его стучали...

В маленьком коридорчике, где свет был выключен, Толик сам прихлопнул дверью полу своей шинели, и ему померещилось, что кто-то схватил его сзади. Толик заорал.

— Черт знает что! — ворчал мичман Макуха. — Набрали мальков — и майся с ними! Ну, водолаз пошел! — сокрушенно покачал головой. — Измельчал водолаз вконец! Детсад!

— У нас случай был, — начал Женька Бабкин, подтягивая кальсоны. — Поспорил один: ночью на кладбище в крест гвоздь вбить. Забил. Да невзначай полу свою пригвоздил: ветер был. Уходить собрался, дерг — не пускает! Смекнул: покойник держит — и... помер со страху.

— Прекратить разговоры! — рассвирепел мичман. — Марш спать!

Потом, зябко кутаясь в одеяло, Толик шептал:

— Боюсь, Федя. Завтра мне в воду.

— Не дрейфь, я на шланг-сигнал встану.

Толик долго и тяжело вздыхал.

Утром, еле живой, он стоял на трапе.

— Давай я пойду? — предложил Федор, перед тем как надеть на друга шлем. — Скажи, что насморк.

— Нет, как нарочно, нету, — тяжело вздохнул Толик и потянул носом. Обреченно сказал: — Надевай.

Ушел под воду.