Я сопротивлялась, но его хватка становилась все крепче.
— Устрой сцену, Джианна... — он предупреждал.
Антонио был похож на своего сына, только окутан болью и избавлен с праведной стороны, даже когда крест на его шее прожег дыру в его коже. После двух лет брака я не верила, что он вообще способен испытывать сочувствие, и знала, что именно так он поднялся по лестнице, становясь одним из самых страшных людей в Соединенных Штатах.
Что же касается того, почему его почитали — ну, когда Антонио был добрым, он был как солнце. Все жаждали его внимания, потому что, когда он отдавал его, оно было абсолютным, будто ты единственный, кто когда-либо имел значение. Несмотря на душевную боль, которую он мне причинил, на стены, которые я воздвигла, и на те, которые все еще поддерживала, я не была ровней ему.
Теперь мне нужно придумать, как отказаться от солнца.
— Мне действительно не нравится ждать тебя.
— Мне действительно не нравится, что ты трахаешься с моими подругами.
— Следи за своим языком, — предупредил он, сопровождая нас обратно в отель.
Иногда мне казалось, что крик застрял у меня в горле, крик, который я пыталась прокричать последние двадцать два года. У этого был голос, тело, огненно-рыжие волосы и стальное сердце. Я боялась, что она сбежит, что ее эхо сожжет этот мир дотла и оставит меня одну, в дыму и пепле. Я отталкивала это чувство все ниже и ниже, пока легкий блеск пота не охладил мою кожу.
Мы прошли мимо дверей бального зала, и когда я заглянула внутрь, мой взгляд встретился с взглядом Аллистера.
Обмен был размытым пятном жара, обжигающим спиртным, вспышкой черноты как смоль, когда его глаза опустились на хватку Антонио на моей руке. А потом она исчезла, сменившись золотыми обоями, когда мы шли по коридору к террасе.
Мы вышли наружу, и у меня перехватило дыхание. Ночь была холодной и темной, но вместо того, чтобы потереть руки, чтобы согреться, я позволила ледяному ветерку впиться в мою кожу. Может, я мазохистка, а возможно, боль была одной из тех вещей, которые заставляли меня чувствовать себя живой.
Терраса была пуста, если не считать двух гостей из благотворительного общества, курившие сигареты.
— Дайте нам минутку, хорошо?
Это был не вопрос, как бы мой муж его ни озвучивал.
Мужчины обменялись нерешительными взглядами, но не прошло и пары секунд, как они бросили сигареты и направились обратно через двойные двери, ведущие в бальный зал. Свет разлился по полу террасы, прежде чем двери закрылись, и нас снова поглотила темнота.
Далекое воспоминание ворвалось в настоящее.
— Как ты могла полюбить такого ужасного человека? — спросила меня моя бывшая лучшая подруга Сидни, когда мы вместе сидели на диване в кабинете моего мужа и он разговаривал по телефону.
Мне пришлось лишь на мгновение задуматься над этим вопросом.
—