— Это песня о моей Родине — России. Называется "Берёзы".
После того, как затихли последние аккорды рояля, в зале некоторое время стояла тишина. Потом, раздалось несколько робких хлопков, и тут же грянул гром аплодисментов. Привстав, я поклонился и поблагодарил. И снова сел обратно. Мне сегодня предстоит много играть. Хотя, это ожидаемо.
Во время моего перерыва, когда я сидел и расслаблялся за столом со стаканом сока, Сталин сказал:
— Видимо, именно для таких случаев, мне придётся учредить особый вид награды — для гениальных людей, которые приносят большую пользу государству. Особую премию.
— Особую премию? — переспросил Калинин, — И как вы её назовёте?
— Как? — усмехнулся Сталин, — Конечно, Сталинской премией!
Глава 14
Как сказал когда-то товарищ Сталин — жить стало лучше, жить стало веселей. Да нихрена подобного. Не лучше и не веселей. Я уже становлюсь параноиком, мне всюду мерещатся разные секретари комсомольских организаций и всевозможные партийные руководители каких-то ячеек. Которые дни и ночи не спят, а вынашивают злобные планы — как бы затащить меня на какое-нибудь собрание или митинг, где я буду обязан выступить и произнести пламенную речь. Нет, ну реальные маньяки!
Седьмого ноября, на двадцатую годовщину, посвящённую Великой Октябрьской социалистической революции, произошло несколько знаменательных событий. Объявили указ, о принятии Гимна СССР и объявили его автора — Онищенко В.Г. После чего, впервые прозвучал сам гимн. Затем, зачитали указ Совета Народных Комиссаров СССР, об учреждении премии и стипендии имени Сталина, первым лауреатом которой, объявили тов. Онищенко В.Г., за достижения в области музыки. В связи с чем, меня чуть ли не волоком притащили в Кремль, на церемонию награждения. Где товарищ Сталин, лично вручил мне медаль лауреата, почётную грамоту, пожал руку и пожелал успехов в творчестве.
Газеты широко растиражировали мою физиономию по всему Союзу, а по радио и без этого, постоянно звучали песни в моём исполнении, так что, личностью я стал очень известной и хорошо узнаваемой.
И всё это, доставило мне массу как приятных, так и не очень приятных последствий…
— У вас совесть есть? — спросил я очередного "ходока", отправленного очередным деятелем очередной организации для приглашения меня на очередную массовку.
— Но вы поймите нас правильно, товарищ Онищенко. Комитетом нашей организации, утверждён план мероприятий, в котором единогласно принято решение о вашем участии в нашем мероприятии, — убеждал меня мужик, грозно сверкая глазами.
— Вы в своём уме, гражданин? — не выдержал я такого издевательства, — Какой комитет, какой план, какое такое решение? Каким боком я отношусь к вашему комитету, мероприятию и каким образом, вы умудрились за меня решить, где и как я буду выступать? И почему вы решили, что я обязан выступить именно на вашем мероприятии и именно на вашей фабрике?
— Вы не понимаете! Вы обязаны…
— Я обязан только своим родителям, университету, Родине и правительству СССР! — повысил я голос, — Вам я ничего не обязан!
Ещё какое-то время, этот делегат пробовал настаивать, но я закусился и только отрицательно мотал головой. Наконец, обозвав меня "безответственным", он гордо удалился, а я устало посмотрел на моего декана, в кабинете которого происходил этот разговор.
— Володя, ты не прав, — попробовал меня вразумить Олег Дмитриевич, — Иногда необходимо поступиться со своими интересами и желаниями. Неужели тебе так трудно съездить к ним и выступить?
— Честно? Очень трудно. Это же не первый и даже не десятый деятель, который приходит с подобной просьбой. Да блин, какая нафиг просьба? Они не просят, они ставят перед фактом и требуют! Я старался, шёл людям навстречу, ездил, выступал, но мне это всё обрыдло до тошноты. Ладно, один раз, два, но не каждый день и не по несколько раз в день. У меня не остаётся никакого времени на учёбу, на личную жизнь. Я уже дёргаюсь от любого шороха. Моя невеста вздрагивает, при приближении любого незнакомого человека. Меня подстерегают на выходе из МГУ, по дороге к дому, у подъезда, у дверей квартиры. Мне всё это надоело.
— Пойми, люди хотят…