Улыбка Ушанки была такой широкой и искренней, будто они были старыми друзьями.
Марья усилием воли не позволяла себе перебирать пальцами. Она смотрела прямо перед собой:
– Солдаты часто встречают женщин в дальних странах.
– Так ты иностранка, выходит? А по-русски говоришь отлично.
Она зачеркала ручкой в блокноте.
– Нет-нет. Я родилась здесь, в Ленинграде. До революции, конечно.
– Да уж конечно. Позволь задать мне очевидный вопрос, товарищ Моревна. Прости, что вторгаюсь в личную жизнь, но это моя работа. Ты – официальная жена товарища Ивана Николаевича Героева?
– Возвращайся со мной, – настаивал Кощей. – Спрячься внутри меня, как раньше. Я насыплю самоцветов в твой подол, сколько захочешь. Если у меня будешь ты, Вий может сжечь этот мир дотла. Черносвят уже весь его. Над моей страной вьется серебряный флаг. Поехали со мной. Я добуду свою смерть и расплющу ее молотом, Вий сможет заполучить нас, и в его серебряной стране я залюблю тебя до самого конца света.
Марья потерлась своим носом о его, как нежное животное.
Кощей Бессмертный закрыл темные глаза:
– Я могу забрать тебя, даже если ты скажешь «нет».
– Я знаю, что ты можешь. – Она чувствовала, как ее слова отдаются внизу живота.
– Но я не стану этого делать. Куда слаще отплатить ему той же монетой.
– Я не хочу, чтобы меня таскали туда-сюда между вами двумя, как кость между собаками. Вы оба обещаете одно и то же и никогда не выполняете обещаний.
Отложив блокнот в сторону, Ушанка наклонилась вперед. У нее был длинный римский нос с горбинкой.
– Мы уже знаем, товарищ Моревна. Никто тебя не накажет, если ты просто признаешь то, что стало общеизвестным. Для товарища Героева уже слишком поздно, но нет никакой нужды винить в этом происшествии тебя.