Туманян покачал головой. Он здорово сдал с момента нашей последней встречи. Движения у него были какими-то неуверенными, он стал больше сутулиться, а в глазах появилась смертельная тоска.

– Вот значит как? Выходит – закончили вы здесь?

– В большей или меньшей степени.

– Наверное благодарность за успешно проведенное расследование получите?

– Евгений Георгиевич, – сказал я раздраженно: – Не травите душу. И без того тошно!

– Ему тошно! – вскричал Туманян, вздымая руки, будто небо призывая в свидетели: – Ему видите ли тошно!

– Не надо кричать, – попытался я его успокоить: – Я сочувствую вашему горю, но вы же видели – все, что было возможно…

– Я видел, – перебил меня Туманян: – Я все прекрасно понял. Специалисты, мать вашу! Приехали, наломали дров – и в кусты! Если враг не сдается его уничтожают! Я же просил, я же умолял!..

– Хватит! – рявкнул я на него: – Все претензии отправляйте в установленном порядке. От себя, лично, советую сходить на прием к психиатру…

Тут я осекся и спросил, внезапно севшим голосом:

– Вы живы? А мне Рожков… Что вы… от разрыва сердца…

– Ну что ты, – успокоил меня Туманян: – Откачали. Ты же знаешь нашу медицину.

Я посмотрел на часы. До отправления оставалось чуть более пяти минут.

– Прости меня, Кожемяка, – сказал Туманян: – После того, как стало ясно, что Катю мне не вернуть, я сам не свой.

– Ты должен мне ответить, – продолжил он, заглядывая мне в глаза: – Я уверен, что хоть какие-то мысли по этому поводу у тебя есть… Кто это был? Зачем ему понадобилась жизнь моей дочери? Я не смогу успокоиться, если не узнаю этого. Пусть Катю мне никогда больше не увидеть, но имею я право узнать, от чьей руки она погибла?

Не знаю, чего он от меня ждал. Надеялся, что я, как тогда в гостинице Сухов, проникнусь к нему сочувствием и поведаю некую сверхсекретную информацию, которая все объяснит? Возможно так бы и случилось, но никаких секретов у меня в “загашнике” не было.

– Евгений Георгиевич, – ответил я ему: – Я ни чем не смогу вам помочь. И не потому, что не имею права или не хочу. Просто я не знаю. И Сухов не знает, и Рожков, и никто другой из нашей группы.

– Как же так? – сник Туманян: – Не может быть, чтобы никто не знал. Ни здесь, ни там…

– Мне никогда больше не увидеть Катю, – пожаловался Туманян тихим голосом: – Даже теперь.

Силуэт его слегка дрогнул, будто овеянный горячим воздухом, и он вдруг стал таять погружаясь в снежную кутерьму.