– Пролетарий питерский, но вроде, может быть, родители его из деревни. Спокойный?

– Вроде спокойный.

– Значит, питерский пролетарий, на большом заводе работает. Ну что ж… дайте мне за что зацепиться… какую-нибудь поговорочку.

– Там есть какая-то поговорочка.

– Дайте мне какой-нибудь жест, какой-нибудь трючок маленький для начала, и я тогда совершенно буду готов…

– Какой же вам трючок?

– Может быть, он заика?

– Да что вы?

– Ну что-нибудь… я не знаю.

Он в это время искал себе прическу и зачесывал свои реденькие волосенки – то так сделает, то так.

– Что вы так стараетесь, какое это имеет значение? – говорю я.

– Да нет… Может быть, можно мне гребенкой поработать. Я буду говорить, только тихо.

– Вы думаете этим трючком закрыться от роли?

– Михаил Ильич, только тихо…

Он говорит:

– Вы не преуменьшайте этого дела и не волнуйтесь. Все будет в порядке. Спасибо. Я могу сниматься.

Вот и все. Больше у меня с Ваниным разговора о том, что представляет собой Матвеев, не было, разве только по ходу отдельных эпизодов. Этот разговор заменил нам весь подготовительный период.

Правда, мы тут же договорились, что он как бы незаметный, мешковатый, мягкий. И при этом, естественно, исходили из того, что здоровый, крупный, плечистый, голосистый Дикий требовал другого подхода к роли. А как только я посмотрел на фигурку Ванина, я понял, что нужно работать на том, что он может делать.

Я был несколько смущен, потому что, с точки зрения автора сценария – А. Я. Каплера и моей, товарищ Матвеев, вождь большевиков данного района, должен быть такого типа, как Дикий, то есть с какими-то большими усами, крупный пролетарий, мускулистый человек, вожак рабочих масс, который в нужный момент выведет их. Помните, он выходит:

– Все готовы?