После крупного поворота медной головы Петра аппарат возвращается к Евгению на обширном общем плане.
Здесь в длинном кадре (пять строк) бежит стремглав по огромной пустой площади маленький Евгений, бежит один, скок Медного Всадника только в звуке.
Следующее четверостишие – этот как раз кадр Медного Всадника, кадр еще более масштабный, пространственный, с широко взятым небом:
Чувствуете ли вы, как к финалу эпизода все возрастают масштабы кадров, как включаются огромные пространства пустого Петербурга под бледным небом, перспективы его площадей, громадные полотна мостовых, потрясенных скоком Медного Всадника?
Чувствуете ли вы, как одновременно с возникновением стремительного движения в этих огромных общих планах замедляется монтажный ритм, ибо на каждую картину-кадр падает уже четыре-пять строк, в то время как при описании непосредственной стычки кадры занимали две строки, строку, а то и меньше? Это точно соответствует монтажным законам кинематографа: чем «общее» план, тем дольше должен он держаться на экране, чтобы быть до конца прочитанным, чтобы впечатление его полностью отложилось.
В заключительном четверостишии эпизода опять, как и в начале, оба противника даются – это очевидно на самом общем плане или в ряде общих планов:
Мы увидели ряд потрясающих зрительно-звуковых картин, написанных Пушкиным с необыкновенной глубиной поэтической мысли и звукового совершенства.
Из всех существующих искусств только кинематограф может построить зрелище, отвечающее этим строкам, может передать и смену зримых картин, и ритм, и звуковую симфонию. В этом отрывке мы можем обнаружить и мизансцену, и ее кинематографическую разработку.
Как выглядит мизансцена этого отрывка в театральном понимании? Сначала Медный Всадник неподвижен, и Евгений обходит вокруг постамента. Затем Евгений останавливается напротив памятника, прижимается лбом к решетке, вглядывается в лицо Петра, отступает назад, произносит свою реплику и вдруг, испугавшись, бросается бежать; всадник скачет за ним.
Если бы мы решали эту мизансцену на театре, мы вынуждены были бы нарисовать один круг (обход Евгения вокруг памятника) и две совпадающие прямые линии (путь бегства Евгения и путь погони Медного Всадника). Круг и прямая линия – больше ничего.
Но кинематографическая камера (то есть глаз Пушкина) проделала гораздо более сложный, разнообразный и прихотливый путь. Попробуем проследить за этим путем. Будем выбирать самые простые варианты, простейшие.
В первых строках Евгений обходит вокруг памятника. Не будем применять никаких панорам, предположим, что мы видим Евгения с неподвижной точки, откуда-то со стороны. Да, между нами говоря, при таком обходе вокруг подножия памятника панорама, то есть следование за Евгением, очень сложна: если видеть его лицо, то нужно ехать с камерой перед ним, и тогда мы не увидим памятник; если ехать рядом с Евгением и видеть памятник через него, то Евгений все время будет повернут к нам затылком, потому что он будет глядеть на Петра, и, следовательно, перед нами будет долго качаться спина и поворачиваться площадь и памятник без особого смысла. Проще всего предположить, что первые две строки сняты откуда-то со стороны, с неподвижной точки: Евгений обошел вокруг памятника.
Затем надо увидеть лицо Евгения, его дикий взор. К этому моменту Евгений остановился. Камеру нужно перенести, поставить ее между памятником и Евгением так близко, чтобы увидеть крупно его лицо, его глаза.
В следующем кадре мы видим крупно медное лицо Петра. Для этого нужно подняться на кране, повернувши камеру в сторону памятника, или втащить камеру на специальную высокую подставку. Она называется у нас партикабль. Это сборная деревянная площадка, которой можно придавать любую высоту.
Снявши с партикабля крупный план Петра, мы должны вновь спуститься на землю и опять повернуть камеру к Евгению, чтобы увидеть, как его «чело к решетке хладной прилегло» и «глаза подернулись туманом».
Вслед за тем нужно опять отойти подальше, чтобы увидеть обоих вместе – «мрачен стал пред горделивым истуканом». (Самое простое взять именно такой кадр. Если мы будем снимать здесь памятник и Евгения по отдельности, придется установить еще две точки, еще два раза переставить камеру.)
Затем камера вновь передвигается так, чтобы увидеть Евгения в лицо в момент, когда он произносит реплику: «Ужо тебе». Здесь, в этом кадре, Петра видеть никак нельзя, потому что Пушкин специально отмечает неожиданность бегства Евгения – «вдруг стремглав бежать пустился». Только после этого мы видим, что голова Петра поворачивается. Для этого надо вновь взобраться на партикабль или подняться на кране.
Потом надо перебросить камеру вниз и повернуть, для того чтобы увидеть убегающего по пустой площади Евгения. То, что всадник гонится за ним, в этом кадре мы только слышим, но не видим («слышит за собой тяжелозвонкое скаканье»).
Вслед за тем нужно повернуть камеру на сто восемьдесят градусов и снять снизу вверх, на фоне неба («простерши руку в вышине»), скачущего Медного Всадника. Это можно сделать при помощи отъездной панорамы.
И, наконец, в последнем кадре этого отрывка мы видим опять обоих вместе, то есть камера должна стать на такую точку зрения или двигаться таким образом, чтобы видеть и бегущего Евгения, и несущегося за ним Медного Всадника.