Еще через год епископ Иркутский Георгий стал архиепископом Владивостокским и Приморским…
Однако брежневская машина власти мало чем отличалась от хрущевской и также стремилась поставить Церковь под свой контроль. И местные власти, правильно поняв политику центра, начали новые гонения: запрещалось посещение церквей детям; родителям, окрестившим своих детей, это грозило увольнением с работы; проповеди церкви не должны были выходить за рамки пересказа евангельского чтения; паспортные данные венчавшихся или крестившихся в храмах передавались в соответствующие органы…
И людские роднички, питавшие храмы, постепенно вновь стали иссякать.
Каждый раз, выходя на проповедь, владыка Георгий начинал с того, что просто улыбался людям. И ждал, когда теплота ответных улыбок обуяет весь храм. И уже после этого говорил людям то, что было в умах у всех. Его «учительское слово» передавалось из уст в уста, переписывалось, пересылалось по другим районам края. Он стал тем самым барометром жизни своих прихожан, по которому они сверяли свое ощущение времени, свою совестливость и чистоту сердец, наконец. Сила этого слова вскоре долетела и до Москвы…
В КГБ навели справки о проповеднике. Нашли закрытое дело об «иркутском золоте» и тут же взяли на контроль каждое его передвижение по краю.
А он, как заботливый отец, хлопотал об отдаленных приходах, всеми силами стараясь сохранить церковь на селе. Кому-то на всю зиму дров пришлет, где-то новые печи в храме поставит за счет епархии, а тем, кто работал в труднодоступных районах, покупал и передавал машины, необходимые для выполнения насущных треб…
Зная о его неустанных трудах, Московская Патриархия уже в свою очередь решила приблизить архиепископа к себе, дабы уберечь от возможного ареста, что на местах тогда делалось практически без суда и следствия.
И вот поезд Иркутск-Москва подошел к московскому перрону. До назначенного вызова в Патриархию оставались еще целые сутки…
Первым делом архиепископ Георгий пошел в ближайший же храм, где в ожидании начала службы склонился на колени перед своей любимой с детства иконой, на которой был образ Пресвятой Богородицы «Умиление».
В таком молитвенном состоянии его и находит вошедшая в храм женщина.
– Батюшка, мне бы исповедоваться. Столько лет камень на сердце лежит…
И заплакала.
– Подождите немного. Возможно, что кто-то из священников уже пришел. И к вам сейчас подойдут… Постойте здесь и никуда не уходите.
И она, как подрубленная, также опустилась на колени перед образом «Умиление» Пресвятой Богородицы.
Архиепископ заглянул в алтарь и служебные помещения и понял, что никого из братии храма еще нет… Да оно и понятно. На часах было только 7 часов утра.
Тогда он сам вошел в алтарь и взял, что потребно для совершения чина исповедования, а затем поставил рядом со склоненной женщиной переносной аналой, стал вычитывать необходимые молитвы…
А потом женщина начала говорить…
От услышанного у монаха закружилась голова.
А когда он разрешил ее грехи, если это можно было назвать грехами, а женщина ушла, то уже он сам опустился на лавочку, что стояла у одной из сторон, и долго сидел в задумчивости, не замечая ни входивших в храм людей, ни того, что началась служба…
По окончании Божественной литургии он сразу же поехал в Загорск, в дом к матушке Марфе.