– Государевы…

– А почему же теперь у вас документы рядового Георгия Любомудрова?

– Это документы одного рядового, монаха, что умер у меня на руках в январе 1944 года…

– Где же тогда ваши настоящие документы?

– Зимой, вытащив из проруби тонущего генерала, я накрыл его своим полушубком, а в нем лежали все документы. Нас тогда, тяжелораненых, везли в госпиталь… Генерала вместе с моей шинелью его люди куда-то увезли. Я же в результате остался без документов…

– Путано как-то все у вас получается. Для легенды подходит, а вот по жизни все никак не стыкуется… По законам военного времени вас можно просто расстрелять без суда и следствия…

– Немцы за вас уже успели это сделать. У меня с 44-го года их пуля под сердцем… Это вам подтвердит в Омском госпитале главный хирург Мишин… Мне вообще противопоказано двигаться… Есть заключение врачебной комиссии…

– Что же вы тогда в цирке делаете?

– Детишек веселю… Пусть у них и в военное время что-то доброе в памяти останется…

– Кто же вы все-таки на самом деле?

– Если честно, то уже и сам не знаю…

Вдруг в сердце сработал знакомый камертон опасности. Пуля стала проявлять беспокойство, но связано оно было уже со следователем Званцевым.

– Что я могу сделать, чтобы вы мне поверили? – спросил он у следователя.

– В данной ситуации – ничего. Мне нужно будет время, чтобы сделать запросы в Москву. А пока вы будете под арестом…

– У вас не остается времени. Через полчаса здесь будут люди Примуса. Им нужен только я, а вы – лишний свидетель…

– На пушку берете? Знакомый прием…

– Пока есть время, послушайте меня хотя бы.

Званцев был утомлен уже этой беседой, злой оттого, что через какое-то время выявленного им тайного агента заберут у него люди Померанцева, а он снова останется не у дел.

– Ну что ты еще можешь мне сказать?

– Начну с того, что знать не мог… Хотя бы о твоем пулевом ранении в правое плечо и касательном ранении от удара ножа…