Тут игумен взял три яблока, что лежали в вазе на столе, и начал ими ловко жонглировать, постепенно съедая одно из них…
– А меня так научите?
– Почему бы и нет… – говорил и дожевывал яблоко. – Ну что, ты так и будешь стоять в одних трусах? Одевайся, пойдем начинать красивую жизнь…
– В ресторан?
– Не согрешив, не покаешься…
– А можно?
– Мне крестная как-то недавно сказала, что нам все можно, но, правда, не все полезно… Так что сегодня у нас с тобой прощальная гастроль, и возможно, что мы на какое-то время распрощаемся со светской жизнью. А с завтрашнего дня станем штудировать церковные азы… Будешь учить меня азбуке и всему прочему, что должно знать человеку в моем сане. А в конце недели будем принимать монастырь…
Фома же, успев облачиться в новый костюм, не слышал Георгия. Он рассматривал себя со всех сторон в огромном гостиничном зеркале. И очевидно, был собой доволен.
Весь вечер впервые со времен начала войны Георгий и Фома вместе провели в ресторане. Игумен, будучи в светском костюме, совершенно преобразился. В парикмахерской ему аккуратно подровняли бородку, прибрали волосы. Фома смотрел, слушал и запоминал, что и как есть, какими приборами за столом пользоваться. И конечно, немного белого и красного вина. Причем белое – к рыбе, а красное – традиционно – к мясным блюдам.
Оркестр заиграл популярные в годы войны мелодии. И Георгий даже один раз пригласил на танец одиноко сидящую молодую женщину. Но только на один танец…
Так, в этот момент игумена Георгия увидела и узнала работница ресторана, которая слушала сегодня его проповедь в храме. И остолбенела от неожиданности, увидев монаха в светском костюме, да еще в зале ресторана.
– Не может быть… Отец игумен… Вы ли это? Да как же можно… – И, потрясенная увиденным, сразу же убежала в свой угол на мойке и теперь ревела там как белуга…
Георгий вошел вслед за ней.
– Не нужно так! – тихо начал он. – Вы же ничего обо мне не знаете. Три года в окопах, и почти каждый день умираешь от страха, теряя друзей, что, умирая у тебя на руках, смотрят с надеждой, а ты ничем не можешь им помочь. Да и сам лишь чудом выжил. Но вот, поверите ли, уже забыл, как пахнет вкус прожаренного бифштекса с луком, звуки живой музыки… Хотя все это не в оправдание. Согласен, что я оступился. Как говорила моя крестная – не иначе как бес попутал. Но вот вы… Если говорить честно, даже не могу понять, как вы-то сумели сохранить в себе эту чистоту, работая в таком месте. А потому, прошу вас, простите меня, Христа ради… И помолитесь за грешного раба Георгия. Очень вас прошу.
И они с Фомой сразу же покинули ресторан.
Неделю спустя в Заумчинском монастыре вся братия: три монаха плюс вернувшиеся с фронта старик-схимник и четыре послушника разных лет – собрались на утреннюю Божественную литургию под началом нового настоятеля.
Фома показал игумену Георгию, где тот должен встать, а сам вынужден был отойти в сторону согласно своему положению.
Подошло время начинать службу, и все ждут начального возгласа настоятеля.
Тот молчит.
А Фома лишь глазами какие-то знаки делает да рот словно рыба раскрывает.