Казик, он же «Конь», подтвердил все, что рассказал «Дембовский». Как и другие агенты, он получил от Функа задание — «в удобный момент во время боя стрелять в спину партизанским командирам».

Вскоре были пойманы и остальные агенты Функа. Они тоже признались, что дали согласие выполнить задание гестаповцев.

Посоветовавшись с чекистами, командир бригады решил использовать кое-кого из задержанных для дезинформации противника.

Под вечер по большаку, выходившему из села, где находилась бригада, потянулись на юг партизанские роты, пушки, подводы санитарной части, разведчики. Часть бойцов оставалась свертывать лагерь.

Было еще светло, и проходившие друг за другом, с интервалом в пять-десять минут, трое «беглецов из тюрьмы», которых сопровождали партизаны из комендантского взвода, наблюдали спешную подготовку партизан к отходу. «Беглецов» выводили на южный большак подальше от села и отпускали. Вскоре они обогнали первые телеги партизанского обоза, тоже следовавшие по этому большаку.

Через час был дан приказ всему личному составу партизанской бригады выйти в северо-восточном направлении. Естественно, в этом же направлении в полном составе проследовал и весь обоз.

Расчет партизан был простой: признаться в том, что они все рассказали в отряде, агенты не осмелятся, а выслужиться, это уж точно, захотят. Так и вышло.

Двое из трех отпущенных агентов Функа явились в комендатуру, где сообщили об уходе советских партизан на юг.

Через несколько дней гестапо убедилось, что партизаны исчезли, выйдя из-под намеченного карателями удара. Оба агента были повешены по обвинению в связи с советскими партизанами. Штурмбаннфюрер Функ был разжалован и вместе с группой своих помощников — офицеров гестапо отправлен на восточный участок фронта.

Партизанская операция «Рубиновая брошь» была завершена.

В ТЕ СУРОВЫЕ ДНИ

В конце 1943 года после недолгого перерыва, отдохнув и набравшись сил, наша чекистская группа была вновь переброшена в тыл врага, где встретилась с боевыми друзьями по Брянским лесам, партизанами Ковпака, которыми теперь командовал Петр Вершигора.

Стояла поздняя осень. Ковпаковцы готовились к очередному, польскому, рейду. Оживленно было на большом хуторе Собычине, где разместился штаб соединения.

Дежурным по гарнизону в этот день был хорошо мне известный ковпаковец — лихой комбат, жизнерадостный, открытой души человек Степан Ефремов.

Нас, чекистов, он встретил как добрых старых друзей. Сменившись с дежурства, он зашел в крестьянскую хату, где разместились мы с командиром группы майором Иваном Юркиным.

Завязалась беседа об общих знакомых по Брянскому лесу: кто где, кого уже нет… Всего лишь несколько месяцев назад ковпаковцы закончили труднейший свой рейд по Карпатам. Было что вспомнить.

— Значит, снова чекисты с нами, — сказал Ефремов. — Вот замечательно! Кстати, знаете, у нас теперь своя чекистка есть, партизанская наша… Да-а. По Брянскому лесу ее вы наверняка не знали — в Сталинском рейде пришла к нам. Александра Демидчик, Карповна, как все мы ее зовем.

— Но почему чекистка? — спросил я.

Комбат улыбнулся.

— Так у нас дружески командиры ее называют…